Евгений Салиас-де-Турнемир - Миллион

— Нет, дядюшка, еще только тридцать верст отъехали…

— Далеко… Далеко до родной земли… А вот гляди — моя Таврида… Я вижу. Я лучше теперь вижу…

Графиня Браницкая тревожно поглядела на дядю… Если это бред, то как же скакать несколько верст до Николаева! Не лучше ли вернуться скорее назад в Яссы?

Через полчаса князь начал видимо волноваться, тосковать, шевелиться и встряхиваться своим грузным телом.

— Ну, вот… Вот…

Наконец он вдруг вскрикнул:

— Стой…

Все три экипажа остановились… Люди обступили коляску.

— Пустите… Здесь отдохну…

Он вышел, с трудом поддерживаемый рослым гусаром и своим лакеем Дмитрием. Маленький чиновник Павел Саркизов взял плащ из коляски.

Князь отошел немного в сторону от дороги, к верстовому столбу с цифрой 38. Плащ разостлали на земле, и он, с помощью людей, опустился и лег на спину.

Браницкая села около него.

— Вам хуже… Надо ехать назад… Отдохните, и вернемтесь…

Князь не отвечал… Глаза его упорно и пристально смотрели вперед, будто силились разглядеть что-то…

Люди столпились невдалеке, между князем и экипажами… Только молодой чиновник стоял близ лежащего.

Прошло с полчаса среди полной тишины.

— Скажи царице, — заговорил князь тихо. — Благодарю… за все… Любил… одну… Никого не любил… Все все равно… Тебя… Да…

«Убирается!» — грустно, со слезами на глазах подумал Саркизов.

— Скажи ей… Надо… Чрез сто лет — все равно… Лучше она — Великая. Босфор будет… Я хотел… Все можно… Все! Захоти и все… захоти и все…

Он двинулся резко, почти дернулся, и взор его еще пытливее стал будто приглядываться к подходящему… И он вдруг выговорил сильно:

— Да… Да… Иду…

Прошло полчаса… Все стояли недвижно. Никто не шевельнулся. Никто не хотел поверить.

Браницкая присмотрелась к лежащему, тронула его рукой и зарыдала…

Чрез час один из экипажей поскакал в Яссы…

Браницкая уже сидела в отпряженной среди дороги карете…

Люди, офицеры и солдаты стояли кучкой у пустой коляски и уныло, односложно, даже боязливо перешептывались.

Скоро опустилась на все темная и тихая мгла.

А на краю дороги, близ одинокого верстового столба, на земле, среди разостланного плаща лежало тело «великолепного князя Тавриды».

Около него стоял недвижно солдат-запорожец, поставленный на часах… А у края плаща сидело в траве маленькое существо… понурившись, съежившись, и думало…

«Да… Вот… Велик был… А что осталось… Меньше меня…»

Среди ночи запорожца сменил высокий гусар… Он пригляделся к покойнику и вымолвил:

— Павел Григорьевич!

— Ну… — отозвался юноша-чиновник.

— Нехорошо… Глаза не закрыли… Что ж это они — никто… Надо закрыть…

— Да…

— Я закрою…

Гусар присел на корточки около тела и толстыми, неуклюжими пальцами старался опустить веки на глаза… Но застывшие веки вновь подымались.

— Пусти! — выговорила уныло маленькая фигурка. — Я закрою…

— Ничего не поделаете… Надо вот…

Он полез в карман и, достав два больших медяка, закрыл по очереди каждое веко — и накрыл монетами…

— Это завсегда надо кому… вовремя взяться… — сказал гусар. — Покуда теплый…

— А кому надо-то? Чья забота? — грустно отозвался маленький человечек.

— Кому? Вестимо… Ближним…

— Он на свете-то был… вот что я теперь… Выше всех, но один! А я-то вот… И ниже всех — и один…

Впервые — в 1885 г. в журнале «Нива» под названием «Миллион».

Печ. по изд.: Салиас Е. А. Собр. соч., т. IX. М., 1895.

Сенбернар — порода крупных собак, выведенная в Альпах для горноспасательных работ.

Фурьер — заготовщик продовольствия.

Берейтор — объезжающий верховых лошадей и обучающий верховой езде.

Берлин — род четырехместной крытой коляски.

Рыдван — старинная большая карета для дальних поездок, куда впрягалось несколько лошадей.

Форейтор — при запряжке цугом кучер, сидящий верхом на одной из передних лошадей.

Угождать (фр.).

Митава — старинный прибалтийский город (ныне — Елгава), основанный в середине XIII в. и бывший ряд лет столицей Курляндского герцогства.

«Венера Митавская» (фр.).

Самойлова — одна из четырех сестер Энгельгардт, супруга графа А. Н. Самойлова (см. примеч. к с. 397).