Уинстон Грэхем - Демельза [litres]

– Росс! – крикнула она ему вслед.

Боль на секунду отступила.

– Что?

Свеча лишь наполовину освещала волевое непроницаемое лицо Росса, шрам на щеке, взъерошенные темные волосы с медным отливом, распахнутую на груди сорочку. Демельза подумала о том, что этот мужчина, истинный аристократ, с другими всегда сдержан и никого не подпускает к себе, а вот с нею по-настоящему близок.

– Ты ничего не забыл сделать перед уходом? – спросила она.

Росс снова подошел к кровати. Застигнутый врасплох, он испытывал сейчас противоречивые чувства: тревогу за Демельзу и облегчение оттого, что все скоро уже закончится. И только когда Росс поцеловал молодую жену и увидел слезы у нее на щеках, в нем шевельнулись страх и сострадание. Он взял лицо Демельзы в ладони, откинул со лба черные волосы и посмотрел в ее темные глаза. В них не было озорных искорок, которые он привык видеть, однако и страха в них тоже не было.

– Я скоро вернусь. Все будет хорошо.

Демельза отрицательно покачала головой:

– Не надо, Росс, не возвращайся. Просто позови Пруди. Не хочу, чтобы ты видел меня такой.

– Может, позвать Верити? Ты же так хотела, чтобы она была рядом.

– Нет, не сейчас. Нехорошо среди ночи вытаскивать ее из дома. Пошлешь за Верити утром.

Росс снова поцеловал жену.

– Скажи, что любишь меня, – попросила она.

– А разве ты этого не знаешь? – удивился он.

– И что не любишь Элизабет.

– Я не люблю Элизабет.

А что еще он мог ей сказать, когда и сам не знал всей правды? Росс был не из тех, кто с легкостью говорит о своих чувствах, но прямо сейчас Демельзе нужны были его слова, а не поступки, и ему пришлось подчиниться.

– Запомни, ты – самое главное в моей жизни, – сказал он. – Вся моя родня, друзья… Элизабет… этот дом и шахта… Да я от всего откажусь ради тебя… и ты прекрасно это знаешь. А если сомневаешься, значит за все эти месяцы я не сумел доказать тебе свою любовь, и нет таких слов, которые смогут это исправить. Я люблю тебя, Демельза. Мы были так счастливы. И впредь будем счастливы тоже. Не забывай об этом, дорогая. Потому что ты – все, что у меня есть.

– Я запомню это, Росс, – умиротворенно ответила Демельза, потому что услышала столь нужные ей слова.

Росс снова ее поцеловал и зажег еще несколько свечей, потом взял одну и быстро покинул комнату. Горячий жир стекал по руке. От бушевавшего накануне урагана не осталось и следа, дул легкий бриз. Росс не посмотрел на часы, но полагал, что сейчас было около двух.

Он миновал лестницу, толкнул дверь и вошел в комнату, где спали Джуд Пэйнтер и его жена Пруди. Протяжный скрип покосившейся двери слился с размеренным храпом женщины. В комнате было душно, в нос ударил кислый запах пота. Росс чертыхнулся: ну и вонь. Устраивать сквозняки по ночам, конечно, опасно для здоровья, но днем-то можно было открыть окно и хорошенько проветрить помещение.

Росс прошел через комнату, отдернул полог кровати и тряхнул Джуда за плечо.

Два резца в беззубой пасти Джуда смахивали на надгробные камни. Росс тряханул слугу еще раз, уже более энергично. Ночной колпак упал на подушку, жир со свечи капнул на лысину. Джуд наконец проснулся и принялся было ругаться, но, увидев, кто его будит, сел и потер лысину:

– Что стряслось, хозяин?

– Демельзе нехорошо, – сказал Росс. Не называть же ее госпожой, беседуя со старым слугой, который был свидетелем того, как несколько лет назад Демельза, тогда еще тощая и оборванная девчушка, впервые появилась в этом доме. – Немедля отправляйся за доктором Чоуком. И разбуди Пруди. Она тоже нам понадобится.

– А чего с Демельзой такое?

– Схватки начались.

– Ах это. Просто мне показалось, будто вы сказали, что она приболела. – Джуд недовольно посмотрел на каплю остывшего жира, которую соскреб со своей лысины. – Ну и к чему за доктором ехать? Мы бы с Пруди и вдвоем справились. Она все о таких делах знает. Да и чего там знать-то. Не пойму, почему все вечно поднимают вокруг этого такой шум. Чего волноваться, рожать – дело нехитрое…

– Вставай немедленно.

Джуду был знаком этот властный тон. Он слез с кровати и вместе с Россом растолкал Пруди. Та откинула с лоснящегося лица спутанные черные волосы и вытерла нос краем ночной сорочки.

– О господи, разумеется, я присмотрю за девочкой. Вот бедняжка… – Пруди накинула поверх ночной сорочки замусоленный халат и принялась его завязывать. – Я-то уж знаю, каково это. Матушка рассказывала, что я все время вертелась у нее в утробе. Это было больно. А уж когда я родилась… Маленький хворый мышонок, никто и не верил, что я доживу до крестин…