Анна Пастернак - Любовь принцессы

Однако Диана тем временем тоже кое-чему научилась. Тихо и покорно наблюдая за происходящим, она усвоила их правила игры. Они держали ее в заточении в королевском лабиринте добрых десять лет, зато теперь она могла найти дорогу в самый его центр. Она отклонила предложение Чарльза дать в июле большой бал по случаю ее тридцатилетия и десятилетия их свадьбы. Она знала, что этого хотят во дворце, что это даст возможность Чарльзу предстать перед публикой заботливым, любящим супругом, но время таких представлений уже прошло. Она больше не могла участвовать в этой лжи. Ей хотелось развеять ядовитое облако обмана, разъедавшее ее душу. Принц Чарльз был вне себя, он не ожидал встретить с ее стороны такое хладнокровное неповиновение. И это бесило его больше, чем истерики, на которые он давно уже привык не обращать внимания. Честно говоря, его даже напугало поведение Дианы, поскольку оно стало непредсказуемым.

Диану раздражало, что Чарльз вдруг решил последовать давнишним советам проводить больше времени со своими сыновьями и вообще поддерживать образ хорошего семьянина и заботливого отца.

Она не могла без гордости смотреть на своих мальчиков; их счастливое, благополучное детство служило ей вечным напоминанием, что хотя бы в одной сфере жизни она не потерпела крах. Ей часто приходилось собирать остатки последних сил, чтобы предстать пред ними уравновешенной и спокойной, но она знала, что сделала для них все, что могла. И когда она теряла веру в себя, ей достаточно было одного взгляда на них, чтобы убедиться, что она преуспела в их воспитании. Ее переполняла гордость за Уильяма, легко входящего в предназначенную ему роль — уже серьезно обсуждалась его поездка в Кардифф ко дню Святого Дэвида.

Она не собиралась лишать своих детей тех часов, которые они проводили с отцом, так как понимала, что они нуждаются в мужском влиянии. Хотя сама она изо всех сил старалась, чтобы при упоминании принца Чарльза в голосе ее не звучали горечь и обида, но когда они уходили к нему и она вновь оставалась одна, сердце ее разрывалось от тоски. Больше всего ей хотелось, чтобы можно было вдвоем со своим мужем наблюдать, как подрастают их дети, а дети, взрослея, могли видеть их с Чарльзом единение в теплом чувстве родительской гордости, на которую могли твердо опереться. Но такие мысли неизбежно вызывали в ее памяти иные эпизоды: как они с Джеймсом, облокотившись о белую изгородь выгона, радовались первым прыжкам Гарри верхом на пони или как во всплесках брызг и смеха аплодировали мальчишкам, плававшим наперегонки в бассейне.

Она не хотела, чтобы Уильям и Гарри росли в постоянном страхе и неопределенности, не зная, что произойдет в следующую минуту между родителями.

Она не могла выносить вида их милых, доверчивых лиц и замерших в нерешительных позах тел, когда они видели, что она подходит к их отцу. Она старалась быть в их присутствии всегда мягкой и покладистой, но детей обмануть намного труднее, чем взрослых.

Диана отложила намеченный визит в Индию, считая его неуместным, пока в Заливе идет война. Но на самом деле, как она рассказала Джеймсу, ей не хотелось уезжать, чтобы не пропустить его звонков. Да и от своей работы в Англии она получала большое удовлетворение. Она писала ему после посещения богадельни, что практически всю дорогу не могла удержать слез. Видеть столько больных и умирающих было тяжким эмоциональным переживанием, но этот визит дал ей ощущение собственной значимости. Сидя на койках больных, прислушиваясь к их жалобам, она понимала, что может быть им полезна, потому что ей есть с чем сопоставлять их страдания. Увы, в этом у нее большой опыт. Ей стали скучны пустые разговоры за обедом, поскольку она уже не может всерьез воспринимать мелкие заботы своих прежних друзей. Какая разница, куда ехать отдыхать или где самый шикарный ресторан, если в душе отчаяние? И чем прекрасней окружающая обстановка, тем сильнее боль и одиночество. Нет, как уверяла она Джеймса, сейчас она предпочитает посещать богадельни, а не слушать праздную болтовню.

Когда стало известно, что Кувейт освобожден, что иракская армия разбита, Диане показалось, что от радости сердце готово выпрыгнуть из груди. Она понимала, что еще не время для эйфории, не время для торжеств, но уже можно испытывать гордость. Слезы струились по ее щекам, когда она слушала волнующую речь президента Буша. И она плакала не о себе, не оттого, что наконец-то спало невыносимое напряжение, она плакала о своей стране. Она плакала о матерях, потерявших своих храбрых сыновей, о женах, потерявших своих мужей, о девушках, потерявших своих возлюбленных, и детях, потерявших своих отцов. Это были ужасные три месяца, и народ устал, но это была достойная битва, в которой объединилась вся страна. Теперь, наконец, страна воспрянет духом, встречая своих героев, и впереди вечность, чтобы оплакивать павших.