Анна Пастернак - Любовь принцессы

Возможно, именно потому, что ему предстояла разлука с Дианой, и потому, что в их отношениях наметилась трещинка, Джеймс стал постепенно замыкаться, уклоняться, не представляя себе жизнь без нее.

А Диана, почувствовав его отчуждение, решила, что он отверг ее. Самые худшие ее опасения снова сбывались: человек, которого она любила, на которого полагалась, оставляет ее, несмотря на все свои клятвы.

Видно, ей на роду написана такая участь, и вот она снова совсем одна. Ей нельзя быть такой чувствительной, нельзя придавать такого значения каждому слову. Ей следует стать более жесткой, говорила она себе, иначе она утратит волю к жизни.

И вот, чтобы унять свою боль, избавить себя от дальнейших мучений, она решила сама отдалиться от Джеймса, убедить себя, будто ей безразлично, что они расстаются на целых два года. Если она некоторое время не будет встречаться с Джеймсом, ей потом будет не так тоскливо, не так страшно.

Джеймс не понимал, почему она не отвечает на его звонки. Не понимал неожиданной прохлады в ее голосе, когда ему все же удавалось дозвониться. Перемена пронзила его, как нож в сердце. Удар был ужасным, он не находил себе места, однако не мог понять причины. Он узнал только, что она очень занята и не может с ним встречаться. Раньше она нашла бы лазейку в самом плотном расписании, но теперь, похоже, ей не очень даже хочется, теперь он утратил прежнее значение — может и подождать.

Что ж, он ждал. Хотя и понимал, что в их отношениях происходит что-то очень серьезное, но не заговаривал об этом с Дианой. Если она сама не собирается ему ничего говорить, то и он не будет ни о чем ее расспрашивать. Ее внезапное охлаждение лишило его присутствия духа, лишило прежней уверенности.

Сидя в своей небольшой, опрятной конторе в Виндзоре, глядел он уныло на голый плац за окном. Этот ландшафт как нельзя лучше отвечал его настроению. С каждым днем на душе становилось все тяжелее, им овладевала апатия.

Он не думал требовать от Дианы разъяснений. Он готов был принять все, что ему уготовано. Он надеялся справиться с любым поворотом судьбы. Сейчас он был слишком слаб и жалок, чтобы добиваться ее внимания, слишком подавлен, чтобы заставить ее образумиться. Старомодное воспитание не позволяло ему потребовать объяснений и излить свою душу. Он никогда первым не заговорит о своих страданиях. Это ему казалось совершенно неприемлемым. Он так долго и верно служил женщинам, так долго потворствовал их прихотям, что потерял собственный голос.

Итак, он держал все в себе, он подавлял свои эмоции, как подавляют приступ тошноты. Он не решался дать им выход, зная, что не справится с ними.

И он оставил Диану в покое. Он уже не спрашивал, когда сможет увидеть ее. Он предоставил решать ей. Накануне отъезда в Падерборн в Германии, он полагал, что все кончено. Он не знал почему. Он знал лишь, что будет вечно, до конца дней своих, оплакивать потерю и их любовь. Пожалуй, лишь там, за гробовой чертой, он сможет избыть свою тревогу.

Оказавшись в Германии, он ухватился за возможность устремить все свои силы и помыслы на службу и заботу о подчиненных, чтобы отвлечься от собственных переживаний. Он был профессиональным военным и остро ощущал свою ответственность за вверенных ему людей. С огромным облегчением он отодвинул в сторону свои несчастья, которые обступали его вновь лишь наедине с собой. Он мог благодарить Бога за свою службу, которая придавала ему силы и окружала утешительной атмосферой мужской солидарности.

Теперь ему более чем когда-либо нужно было осознание цели своего существования. В душе он ощущал только бессилие. Он не решался заглядывать в будущее дальше, чем на день вперед, — слишком устрашающие перспективы рисовались ему. Беспокоило лишь одно — чтобы его волнения не отражались на отношениях с солдатами: командир должен излучать только спокойствие и уверенность. Он так увлекся обустройством их быта, словно его собственная жизнь зависела от этого. Ежедневные заботы о своих подчиненных, которые раньше ему представлялись нудными обязанностями, приобретали теперь новый смысл. Словно он приник к чаше с целебным бальзамом, излечивавшим его от приступов самоедства, и он с благодарностью принимал все, что избавляло его от необходимости задумываться.

Готовя своих солдат к танковым маневрам, он мог гордиться усвоенным еще в детстве умением отвлекаться от своих болезненных переживаний; это умение, в котором иные, в особенности женщины, видели его слабость, очень ему пригодилось теперь. Разлуку с Дианой он воспринял как заболевание, вроде злокачественной опухоли: в хорошие дни она почти не беспокоит, но иногда дает о себе знать с первых минут пробуждения и до самого сна.