Рувим Фраерман: Золотой Василёк

Много лет назад, когда еще не было толстой фрау Курц, бегала по просторным комнатам этого дома маленькая девочка Агаша. Ее черные глаза сверкали, как угли, и черные кудри вились словно у цыганки. Мать Агаши и вправду была цыганка. Она умерла, когда Агаше было несколько месяцев. Отец Агаши, Амплей Дормидонтович Синюшкин, души не чаял в дочери.

Давным-давно, совсем юным, Амплей с отцом провел несколько месяцев в Японии. Близился Новый год. По старому лунному календарю он приходится в Японии на конец января или начало февраля. Новый год! Цветет слива. Значит, пришла весна. Она нарядила все села и города в розовато-сиреневую дымку, в которой плавала тончайшая весенняя паутинка. Облака цветущих вишен, голубые цветы персика, и какие бабочки! А кругом звенят жаворонки, поют соловьи. И шумят, шумят теплые весенние дожди.

Детишки собирали первую весеннюю травку — латук. Значит, беднякам уже нечего было есть.

Но больше всего Амплей был удивлен праздником кукол — «Хина мацури». Он устраивается для японских девочек 3 марта. Боже мой! Сколько кукол! И все в старинных придворных нарядах. Они изображают микадо — императора, его супругу и весь императорский двор.

На всю жизнь Амплей запомнил праздник «Хина мацури» да еще крошечные клеточки, в которые японцы сажают цикад и сверчков, чтобы по вечерам наслаждаться их пением.

Это он для Агаши устроил зеленую комнату и выписывал со всего света кукол. Каждый день поутру Агаша прибегала в зеленую комнату и всплескивала от радости руками: в комнате всегда была новая обитательница. Агаша визжала и хлопала в ладоши, в восторге кружилась по комнате. Кукла приплывала откуда-нибудь издалека: из Марселя, Сан-Паоло или Порт-о-Пренса. Она получала имя по названию города, откуда прибыла. И в тот же день ей на грудь вешали золотой медальон на цепочке, где было написано ее имя. Тут были самые непонятные имена: Багиа, Хонда, Пернамбуку, Ла Гваира, Квезальтенанго, Тегусигальпа, Вакамацу. Это все были заморские порты, откуда Амплей Дормидонтович получал дорогие колониальные товары: ваниль, кофе, какао, кокосы, табак, бананы и даже жемчуг.

И удивительно: Агаша быстро запоминала имена и никогда не путала своих дочек. Какие это были счастливые, чудные дни детства! Куда они ушли? Куда исчезла веселая тоненькая девочка с черными глазами? И почему вместо нее по тем же комнатам ходит скучающая полная девушка с темными кудрями и лениво, равнодушно смотрит по сторонам? С нею часто видели молодого рыжего мужчину, такого аккуратного, такого исполнительного, что, глядя на него, старая китаянка, Агашина няня, бывало, подивится и скажет: «Капитан шибко машинка [3] Мошенник есть».

Но старик Амплей его уважал. Полюбил он и стеклянный сад с лимонами и мимозами, полюбил и бархатное японское пиво, которое немец стал варить на заводе Амплея. Полюбил и дом, который походил на дворец.

А немец? Немец, говорят, полюбил богатую Агашу.

Между тем городок жил своей обычной жизнью. Летом, когда ночные сторожа еще лениво постукивали в деревянные колотушки, близ тайги, в китайской слободке, огородники уже сидели на корточках с глиняными горшками на головах. Из горшков струился дым и разгонял комаров. Китайцы пололи и поливали ровные, как ниточки, грядки. Потом они укладывали в низкие огромные, словно колеса «американки», корзины салат, морковь, огурцы и зеленый японский редис, картошку, лук и укроп, подвешивали плоские корзины на коромысла и, сгибаясь, вприпрыжку бежали на городской базар. Далеко был слышен их протяжный гортанный голос, выкликавший: «Картошка! Огурцы! Лук!»

Из китайских булочных с еще мокрыми глиняными полами тянуло китайским бобовым маслом и только что сваренными на пару свежими пампушками.

Под соломенным навесом повар хлестал себя по голой спине толстым, как колбаса, куском теста, раскатывая его на лапшу.

От широкой реки по улице, поплескивая из бочки водой, медленно плелась в гору водовозка. Из городка спешили на базар русские женщины с корзинками, стучали деревянными колодками японки, толпой шли в белых грязных ватных кацавейках кореянки, неся на голове тяжелые корзины с овощами.

У пристани тихо плескалась река, покачивались шампунки и юли-юли, и китайцы поднимали сушить отсыревшие за ночь квадратные паруса.

Из шампунок выгружали на пристань картофель и капусту, маленькие и круглые, словно теннисные мячи, зеленые китайские дыни, коричневые шершавые, похожие на большую картофелину груши и огромные, в полметра, с загнутыми ватными концами китайские огурцы. Возле лавок на веревках висели лохматые кокосовые орехи и тяжелые подковки бананов. В кунгасах и кавасаки серебрилась и розовела кета.