Валерий Поволяев - Северный крест

Шатилов — угрюмый, с нахмуренными бровями, из-под которых пытливо поглядывали выгоревшие, почти бесцветные глаза, — в Париже чувствовал себя неуютно, и поэтому Миллер сопровождал его буквально всюду, а на переговорах с генералом Вейганом [29], начальником штаба маршала Фоша, вообще не отходил от него ни на шаг, более того — иногда целиком «перетягивал одеяло» переговоров на себя. В результате все вопросы, с которыми генерал Шатилов приехал в Париж, были решены.

Вечера Миллер старался проводить в кругу семьи — в основном с Натальей Николаевной. Сын их Коля, общительный, со звонким смехом юноша, ставший самостоятельным, старался жить обособленно, в любую удобную минуту — ускользнуть из-под опеки родителей. Время супругам приходилось проводить за шарлоткой — вкусным яблочным пирогом — и чаем по-английски — с молоком. Иногда они играли в карты — в безобидного русского «дурака», а ещё Миллер выкраивал примерно полтора часа для того, чтобы посидеть над различными собственными бумагами.

Наталья Николаевна постарела, чуть подурнела, она старалась регулярно бывать у массажисток и поддерживать себя в форме — удавалось это ей, к сожалению, не всегда — эмиграция и годы брали своё. Миллер, с грустью глядя на увядающее лицо своей жены, вспоминал времена, когда молодость они считали вечной. Как глупы они были тогда...

Он подходил к жене, подносил к своим губам её пальцы:

— Тата, Тата... Моя Таточка.

Что-то нежное, расслабленное возникало в нём, рождало внутри тепло, он вновь целовал пальцы жены и произносил шёпотом:

— Ах, Тата, Тата, как много всего осталось позади.

— Дай нам Бог, Эжен, пережить то, что ждёт нас впереди.

Иногда их разговоры принимали философский характер. Так и в этот раз.

— Знаешь, порой мне очень хочется перемотать время, как катушку, назад, — сказал как-то Миллер Наталье Николаевне, — прожить всё снова и избежать тех ошибок, которые мы сделали.

— Говорят, перед началом Великой войны [30]в небе над Россией появились красные кресты. Небо предупреждало людей, просило не начинать войну, не заниматься убийствами...

— Красные — значит огненные, дьявольские...

— Да.

Миллер вздохнул.

— Если бы мы не допустили двух-трёх крупных ошибок, ставших поворотными, жизнь у нас сейчас была бы другой.

Подоспело время ужина. Прислугу Наталья Николаевна отпустила в церковь. Тихая, болезненного вида женщина, которая вела их хозяйство, собралась исповедаться у батюшки и причаститься, поэтому Наталья Николаевна распоряжалась сама. Она поставила на стол глубокую хрустальную кюветку, накрытую крышечкой.

— Страсбургский пирог. Свежий, час назад из лавки.

Миллер довольно кивнул. Страсбургский пирог — это паштет из гусиной печени, а уж по части паштетов французам нет равных. Может быть, только англичане, но английскую кухню Миллер не любил, она казалась ему пресной, неизысканной, даже немного грубой. У англичан нет ни «фуа-гра» — паштета, сотворённого из печени гусей, больных циррозом, ни крепинетов — голубей и перепёлок, зажаренных на решётках над углями, ни бараньих котлет «помпадур», ни соуса «бешамель», изобретённого взбалмошным маркизом-гурманом, ну а сами названия были будто придуманы для английских блюд, в которые случайно попал песок.

Ужинали вдвоём. Сын Миллеров Николай сидел в это время с друзьями в дешёвой французской забегаловке и литрами дул белое кислое вино, заедал кислятину свежим овечьим сыром и обсуждал мировые проблемы. Впрочем, Коля Миллер и пальцем о палец не ударит, чтобы решить хотя бы одну из этих проблем — не тот характер...

— Какие новости, Эжен? — спросила Наталья Николаевна, намазывая нежный паштет на воздушную слойку — ужин она решила сделать «бутербродным ».

— Пришло письмо из Белграда, от Петра Николаевича Врангеля.

— Что пишет Верховный? — машинально поинтересовалась Наталья Николаевна.

— Верховный сделал мне неожиданное предложение — заменить генерала Шатилова на его посту начальника штаба.

— Вот как? — Наталья Николаевна подняла на мужа удивлённые глаза. — Чем же не угодил Шатилов Петру Николаевичу?

— Честно говоря, не знаю, — ушёл от ответа Миллер, последовал примеру жены — также намазал на булочку толстый слой паштета, сверху полил «бутерброд» майонезом.

Письмо Верховного Миллер перечитал несколько раз. Врангель был недоволен неуклюжими медвежьими действиями Шатилова, который иногда вёл себя, будто забрался в муравьиную кучу, был груб, неповоротлив, не умел в споре найти точное слово и нужный аргумент. Врангель писал о Шатилове, что тот — «умный, отличный работник и горячо преданный нашему делу, но лишён качеств, необходимых для общественно-политической деятельности — тех самых качеств, которыми в полной мере обладаешь ты». Вот такое признание Врангель сделал Миллеру. Миллеру это было приятно.