Галина Шестакова - Малахольная

«Левой» – выдох, и дыхание сбивается от морозного воздуха.

«Левой» – выдох, письмо Вари пылает на груди.

«Левой» – выдох, главное, она жива.

Главное – дойти и выбить, наконец, фашистов из-под Ленинграда.

«Левой» – выдох, без передышки часть попадает на передовую.

«Левой» – выдох, снаряд разорвался рядом.

«Левой»…

Петька открыл глаза. Белый потолок. Оконные стекла, крест-накрест заклеенные белыми бумажными лентами. Голубое небо. Живой.

То, что он живой, подтверждала совершенно невыносимая боль в груди. Дышать получалось легкими, неглубокими вздохами. Петька чуть приподнял голову, чтобы посмотреть, что с ним. Простыня натянута до подбородка. Попробовал пошевелить руками и ногами. С трудом, но удалось. Не калека!

Когда его отправили на фронт, Петька решил, что, если он станет калекой, то не вернется в родной город. И Варе не скажет. Пусть думает, что он геройски погиб. Он не будет ломать Варе жизнь. Она, конечно, не бросит, не такая его Варя. Но он не вправе заставлять ее жить с калекой. В Петькином доме жил красноармеец, лишившийся обеих ног на войне. Тетя Маня, его жена, не бросила убогого, но разве это жизнь? И Варя не бросит…

Письмо! – вспомнил Петька. Письмо-то он не прочитал! Он даже не знает, что ему писала Варя. Где оно сейчас? Петька завозился, завертел головой. У кого узнать?

– Очнулся, паря? – весело спросили с соседней койки. – Месяц провалялся без сознания. Сестренки уж не чаяли, что ты…

– Письмо!

– Письмо-письмо… все время твердил о письме, – проворчал сосед. – Нету письма. Все кровушкой своей залил. Сестренки только самое начало спасли.

Петька от обиды заворочался, пытаясь посмотреть, кто с ним разговаривает и где этот маленький кусочек Вариного письма. Боль вспыхнула в груди и ослепила его.

Когда он снова открыл глаза, уже вечерело.

– Эй… – тихонько позвал он.

– Очнулся? Напугал ты всех. Ты только не дергайся, паря, так. Письмо тут, на тумбочке.

Петька успокоенно вздохнул.

– Только, паря, я не ходячий, подойти, если чо, не смогу, – сообщил невидимый сосед, – ног нет. Сестренки письмо мне дали, чтоб прочитал тебе сразу.

– Читай! – сдавленным голосом попросил Петька.

Сосед откашлялся и начал:

– Петя! Пообещай мне, поклянись моей жизнью, что ты останешься жив…

Сосед замолчал.

– Ну! – Петька не вынес этого молчания.

– Баранки гну, – рассердился сосед. – Все. Прочитал. Остальное размокло от крови, часть осколками в рану тебе вдавило, только и осталось, что это.

– А где мы? – спросил Петька, чтобы отвлечься от потерянного письма.

– В Ленинграде!

– Значит, выбили гадов! – обрадовался Петька. – Правда, я и повоевать не успел…

– Окончательно!

Через неделю Петька смог поворачивать голову и видеть соседа. Пахом, деревенский мужик, оставшийся без ног. Председатель колхоза. Его готовили к отправке в тыл, в госпиталь поближе к дому.

Он смеялся и шутил, что сейчас даже такой обрубок будет на вес золота! Поизвелись мужики-то в деревнях. Но в голосе слышалась страшная тоска.

– Пахом, – как-то перед сном спросил его Петька. Свет в палате уже потушили, было темно, и не видно лица Пахома, поэтому Петька и решился спросить, – Пахом, а ты жене-то написал?

– Зачем? – тихо спросил Пахом. – Зачем ей обрубок-то? Ей мужик нужен.

– А дети у вас есть?

– Есть. Пятеро, – просипел Пахом.

– А им отец не нужен?

– Зачем?

– Затем. Как без отца-то? Ты ведь не лежачий. Управлять колхозом и без ног можно. И детей поднимать. И жену любить. Она ведь ждет.

– А сам? – зло прошипел Пахом. – Сам-то вернулся бы такой?

– Нет. Но мы и не женаты. Она еще сможет найти другого.

Через два дня Пахома отправили домой. Он на прощание обнял Петьку, осторожно потрепал по плечу.

– Ты, паря, молодец, вправил мозги-то мне. Написал я, что еду. Ноги не голова! Управлять колхозом и без ног справлюсь. Кто ж теперь поднимать страну будет? – он помолчал и добавил. – И детей моих.

Петька, когда точно убедился после многочисленных расспросов врачей, что инвалидом не будет, написал Варе. Точнее, надиктовал письмо молоденькой сестричке. Приукрасил правду, скрыл некоторые медицинские подробности и закончил тем, что жив и, говорят, будет даже воевать. Когда подлечится.

В апреле его выписали и отправили в тыл долечиваться. Он вышел из госпиталя, втянул весенний воздух и оглянулся на здание, где провел три месяца. К воротам шла женщина в застиранном сестринском халатике, но очень-очень знакомая. Она удивленно смотрела на Петьку и качала головой: