Георгий Северцев-Полилов - Сборник Северцев-Полилов - Княжий отрок

Марина вздрогнула.

— Не бойся меня, паренек! Не по огласку тебе я это сказываю… Только, ох, жилося тебе до сих пор счастливо, привольно, а ныне много слез придется тебе пролить, много горя изведать.

— Ну, а после? — с любопытством спросила девушка.

— Бог милостив… Все тучки пройдут, опять солнышко засияет, да еще ярче, чем прежде… А пока прощай, милый! — И, наклонившись к Марине, он тихо прошептал: — Князю своему прикажи беречься!.. Не ровен час…

Девушка испуганно посмотрела на нищего.

— Напугал ты меня, дедушка! Как хочешь, а пойдем месте к князю!

Нищий колебался.

— Что ж? Пожалуй, я не прочь.

Приближенному отроку был всегда разрешен доступ к князю.

Несмотря на позднее время, их сейчас же допустили в княжеские покои. Максим вошел в опочивальню князя, а нищий дожидался в сенях.

— Вернулся, Максим? — ласково спросил князь. — Какая нужда до меня у тебя приключилась?

— Чудной старик нищий со мною повстречался, — смущенно проговорил Максим. — Послушай его, княже! Он вещее прорицает.

— Впусти его! Послушаю, что скажет!..

Старый нищий вошел. Пристально посмотрел на него князь. Ему показалось знакомым лицо старика. «Где и когда я видел эти черты, эти глаза?» — мелькнуло в голове князя.

— Что скажешь, друг? — обратился он к нищему.

Потупя взор, еле слышно последний начал говорить:

— В далеких степях половецких, у славного князя Аэпы, была красавица дочь. Полюбился ей статный русский князь Юрий, по прозванию Долгорукий. Соединил Господь их браком. Среди детей, рожденных от этого союза, был один, высоко отмеченный судьбою. Все было дано ему: мужество, сила и храбрость, ум острый властителя-мужа. В кровавых боях прошло его детство, но средние годы протекали спокойно, враги трепетали пред ним. Благочестием полон, воздвиг он множество храмов, но тяжкие дни испытаний в грядущем ему уготовила старость. Не должен вверяться он близким своим — иначе погибнет!..

Нищий замолк, молчал и князь. Он протянул старику кису с деньгами, но тот отрицательно покачал головой.

— Не надо мне, раздай убогим! А я — я буду молить Творца, да сохранит Он тебя невредимым! — проговорил старик и, поклонившись князю, вышел.

— Оставь меня одного! — прошептал Максиму расстроенный князь.

Марина рассказала о встрече со стариком нищим Мирону.

Старый изограф, тяжело вздохнув, промолвил:

— Ой, не говори, паренек! И впрямь собираются грозные тучи над матушкой-Русью… Много годов живу я на белом свете, и все нет мира между князьями нашими… Знаешь, паренек, «сказ» про веник. Может, слыхивал? А коль не слыхал, так я тебе расскажу! Было у стар-человека много сынов. Задумал он умирать, позвал детей своих к себе и показывает им веник: «А ну-ка, сынки милые, попробуйте-ка сломать его!» Пытались сыновья — не могли. Развязал старик веник: «А теперь попробуйте!» — сказал он им, подавая по прутику… Стали сынки ломать — все прутья переломали. «Вот видите! — сказал отец. — Коли вместе, дружно жить будете, никакая вас сила не осилит, а если вразброд пойдете да друг на друга восстанете, враги вас легко порознь одолеют, и пропадете вы, как эти прутики!» Так и наши князья, — закончил Мирон, — коли жили бы в миру, силу бы хранили, а то теперь совсем пропадают!.. Слушай, молодец! — промолвил старик. — Придет время, когда тебя и меня не станет: сольется вся Русь под единою властною рукою, сильна, могуча сделается она, и никакой враг ее тогда не одолеет!

С изумлением слушала Марина пророческие речи старого изографа; такою искренностью дышали они в устах этого простого старика.

Мирон, кряхтя, улегся на покой, девушка вышла из избы и, пораженная чудной красотою ночи, долго сидела на завалинке, мечтами переносясь к далекой от нее матери и обоим братьям, родному и названому. Она невольно тосковала по ним, сердце болело от неизвестности.

«Господи, помоги мне все так устроить, чтобы я могла перевезти сюда свою матушку и смело открыться братьям!»

Теплая летняя ночь охватила ее.

Она сознавала, что какое-то странное чувство, кроме родственного, к Василько проникло в ее сердце. Ей нравился этот простодушный дружинник, благодаря ей успевший свидеться с умирающим отцом. О, как отрадно было бы Марине открыться в эту минуту Василько! Но она этого не сделала: ее удержал ложный стыд. Но теперь, когда он и Фока так далеко от нее, когда стрела лукавых новгородцев каждую минуту могла сразить их обоих, девушка считала себя виноватой в том, что она раньше им не открылась.