Жюль Ковен - Осада Монтобана

Филипп де Трем подошёл, и глаза его упорно устремились на мадам де Нанкрей.

Лишь только Арман дю Плесси произнёс свою успокоительную фразу, как девочка раскрыла удивлённые глазки и тряхнула мокрой головкой. Потом поклонилась направо и налево и крепко поцеловала отца и мать, которые плакали от радости.

Норбер воротился с лекарством и с одеждой для девочки. На лице его блеснула молния радости, когда он увидел, что ребёнок пришёл в себя. Валентина, со своей стороны, хотела броситься к нему на шею, и Рене с трудом удержал её на подушке.

Когда управитель взял руки девочки и хотел их поцеловать, она вдруг выдернула их и захлопала в ладоши.

— А Морис! Я забыла Мориса! — вскричала она серебристым голоском. — Где Морис?

— Спасён вами, милая барышня, — отвечал Норбер. — Я поручил его ключнице.

Граф де Трем тогда поклонился владетельнице замка, поклонился со всей утончённостью, которой так славились придворные последнего из Валуа.

— Прелестная дама, — начал он, — вы были настолько заняты вашими материнскими опасениями при входе сюда, что моя скромность должна была отложить до этой минуты желаемое представление...

— В этом Морис совсем не виноват, — перебила маленькая Валентина. — Я воспользовалась тем, что мама ушла, и потащила его в сад, когда Норбер оставил нас, чтобы посмотреть, не оседлают ли лошадь для папы... Душно сидеть взаперти столько времени, больше двух недель!..

Мать хотела снять с неё мокрые чулки.

— Нет, нет, — сказала девочка, — пусть месье Филипп уйдёт!

Сабина поднесла её к огню, и Валентина продолжала своё наивное признание:

— В бассейне чудный лёд блестел почти так же, как зеркало, мама... Я велела Морису пойти посмотреть, можем ли мы покататься. Лед затрещал, и через три шага бедняжка Морис провалился до шеи... Я поскорее бросилась на лёд и схватила его за волосы. Лед опять затрещал, и я также ушла в воду до подбородка. Как было холодно! Ах, как холодно!.. Я правой рукой ухватилась за край бассейна... я выкарабкалась бы одна, но с Морисом, который опускался всё ниже, было невозможно... я выпустила из рук...

— Твоего товарища? — спросил Арман дю Плесси, живо заинтересованный.

— О, нет! Край камня, от которого мне было больно пальцам... Морис уже прощался с папой и мамой, когда я увидела над собой лицо моего доброго Норбера, потом не помню ничего...

— К счастью для непослушной героини, её крики привлекли ваше внимание, — сказал граф де Трем.

— Нет, она не кричала, — отвечал управляющий. — Я сам её приметил, обходя бассейн.

— Почему ты не звала на помощь, милая Валентина? — спросил кавалер Рене, с любовью положив руку на голову смелого ребёнка.

— Я боялась испугать маму...

— Ангел, милый ангел! — вскричала госпожа де Нанкрей с порывом материнской любви.

— Всё это очень трогательно, — сказал граф Филипп резким голосом, — но друг мой Рене и месье дю Плесси должны были бы уже находиться на полдороге к Монтобану.

Рене проследовал за Арманом дю Плесси, предварительно поцеловав Валентину, между тем как мадам де Нанкрей и граф де Трем пошли провожать парламентёров до нижних ступеней крыльца, где их ждали лошади.

Кавалер сел в седло, левой рукой обнял шею жены и приложился губами к её лбу. Так они и простояли несколько секунд. Арман дю Плесси, машинально посмотревший на графа Филиппа в эту минуту, заметил, что тот тоже был неподвижен, замерев, словно статуя, перед влюблённой четой.

— Помни, что ты увозишь с собой мою душу, — прошептала Сабина с глазами, затуманенными от слёз.

— Помни, что ты оставляешь у себя мою душу, — отвечал ей муж, пришпорив лошадь, чтобы догнать Армана дю Плесси, который издали уже кланялся хозяйке, пустив своего коня в галоп.

— Удостойте меня неоцененной чести и драгоценной милости проводить вас в гостиную, — сказал граф де Трем Сабине, пытавшейся разглядеть белый шарф Рене в извилистой аллее парка.

Но Сабина, устремив глаза на горизонт, не слышала приглашения графа, который взял её за руку.

— Вернёмся, — продолжал он резким тоном, — вы подвергаете опасности ваше драгоценное здоровье, оставаясь на таком холоде.

Она позволила графу увести себя — его холодные пальцы убедили её, что он прав.

Сабина де Нанкрей обладала величественной красотой одного из тех великолепных итальянских родов, что каким-то чудом продолжают хранить свет своего античного или даже мифологического происхождением. А между тем это была дочь жалкого лангедокского дворянина де Лагравера, которому брачный союз с кавалером Рене, одним из самых бедных владельцев в этих краях, казался особенной милостью провидения.