Жюль Ковен - Осада Монтобана

Рене, говоря это, указывал на портрет молодой женщины ослепительной красоты, висевший над большим камином в зале.

При его словах и жестах внимательный наблюдатель приметил бы, что граф де Трем побледнел под румянами и бросил быстрый, но мрачный взгляд на своего друга.

— Прекратим похвалы и извинения, — сказал он с живостью, стараясь сохранить лукавый тон, свойственный ему. — Я слышу, что бьёт четыре часа, а вы нам сказали, что на закате солнца надо быть с месье де Люсоном в Монтобане. В этом печальном месяце декабре, в пять часов уже ничего не видать. Стало быть, вам пора ехать.

— Это правда, — сказал кавалер, взяв со стула белый парламентёрский шарф.

— Повторим вкратце, — продолжил граф Филипп. — Вы выйдете из наших линий с того пункта, который занимает наш полк, это траншея самая близкая к городу. Вы, Нанкрей, берёте на себя приказ открыть калитку в Монтобан месье де Люсону, который идёт под вашим покровительством. А ваша власть, господин епископ, простирается до того, чтобы обещать маркизу де ла Форсу большую сумму и помилование для него и для всех его сообщников, и строгое соблюдение Нантского эдикта, если он отворит ворота королю. Наконец, каков бы ни быль результат свидания, вы прежде сообщите мне. Коннетабль де Люинь формально приказал, чтобы я сам принёс ему хорошее или дурное известие. Он хочет приготовить его величество...

— Чтобы воспользоваться успехом или свалить ответственность на другого в случае неудачи, — прошептал де Люсон. — Когда же Людовик XIII будет иметь первого министра, настолько мужественного, чтобы никогда не отпираться от своих собственных поступков, если бы даже они могли погубить его.

Граф де Трем не слышал, как порицали его начальника, в эту минуту Рене дружески взял его за руку и говорил вполголоса, бросив нежный взгляд на женский портрет:

— Охраняйте её, друг мой! Несмотря на испытанную преданность Норбера, я не спокоен, когда оставляю мою жену и дочь хоть даже на несколько часов.

— Не бойтесь ничего, — лихорадочным голосом отвечал Филипп, снова побледнев, — я останусь здесь до тех пор...

Дверь гостиной с шумом отворилась и мужчина, почти старик, явился на пороге, шатаясь и держа на руках бесчувственную девочку, с платьица которой струилась вода.

— Дочь моя! — вскричал де Нанкрей, лицо которого покрылось смертельной бледностью.

орбер — так звали старика, который принёс маленькую Валентину де Нанкрей, — был одет с пуританской простотой, но образок, висевший на шее, показывал, что он католик.

На вид ему было около пятидесяти пяти лет, хотя его волосы и борода были совершенно белые. По странной случайности в его лице можно было увидеть сходство с лицом кавалера Рене; но глаза Норбера были более бледного голубого цвета, а взгляд почти всегда задумчивый.

Девочка, которую управитель с нежностью прижимал к своей груди, была белокурым ангелочком, слиянием роз и лилий. Болезни, пугающие матерей, не тронули этой свежей и упругой кожи, не коснулись этого очаровательного личика (ещё улыбавшегося, несмотря на потерю чувств), с длинными эбеновыми бровями, с золотистыми локонами, закрывавшими чистейший лоб.

— Боже мой, что случилось? — спросил де Люсон, бросившись к Валентине, между тем как отец, онемев от волнения, отогревал её поцелуями.

Граф де Трем не встал с места и издали смотрел холодно и с пугающей улыбкой на бесчувственного ребёнка.

— Будем надеяться, что это пройдёт, — смог наконец произнести Норбер. — Поднесите её к огню, кавалер, а я пока схожу за другой одеждой. К счастью, мадам Сабина молится, по своему обыкновению, когда вы оставляете её в это опасное время. Она не видела, что случилось, а когда узнает, то уже не останется и следов.

Едва он успел договорить эти слова, как молодая женщина, оригинал красавицы, изображённой на портрете, задыхаясь от волнения вбежала в комнату и упала на колени перед малюткой, которую положили на подушку возле камина.

— Утонула! Она утонула! Боже мой! — кричала она раздирающим душу голосом. — Моя Валентина, моя жизнь!.. Мой ангел!.. Умерла... Умерла!..

Говоря это, она почти вырвала у Рене, который поддерживал восхитительную головку всё ещё бесчувственной девочки, и приложилась губами к её побледневшим губкам, чтобы вдохнуть в неё жизнь.

— Ради бога, успокойтесь, это только обморок, — сказал Арман дю Плесси, потому что кавалер, испуганный отчаянием жены, лепетал бессвязные слова, а Норбер побежал за помощью.