Роберт Фаббри - Веспасиан. Фальшивый бог Рима

— Феликс, снаружи ждут несколько человек. Проводи их на конюшенный двор и покорми. Пусть они ждут там, пока их не позовут.

— Слушаюсь, Палл, — ответил Феликс и зашагал к входной двери.

— Прошу следовать за мной, господа. — Палл повёл их за собой в зал приёмов.

— Скажи, Палл, это твой брат? — полюбопытствовал Веспасиан.

— Не стану этого отрицать.

— И давно он в доме Антонии?

— Недавно, хотя и принадлежит ей почти всю жизнь. Он был управляющим её поместья в Египте. Она перевезла его сюда, чтобы он занял моё место, как только я обучу его римскому этикету.

— А что потом станешь делать ты сам?

— Боюсь, это касается только меня и высокородной Антонии, — произнёс Палл, когда они вошли в прекрасный зал приёмов — с высоким потолком, обставленный дорогой, но изящной мебелью и привезёнными со всех концов империи статуями. — Подождите здесь, господа. Я велю подать вам вина, а сам тем временем доложу о вас моей хозяйке.

Тем временем наступил вечер. В комнате горели несколько десятков масляных ламп. Сизоватый дымок медленно плыл к высокому потолку.

Веспасиан и Корбулон прождали около часа, к концу которого кувшин с вином и оба кубка на низком столике опустели. Впрочем, время пролетело довольно быстро. Корбулон просветил Веспасиана на предмет последних махинаций различных политических группировок. Разумеется, всё это было преподнесено с его собственной, аристократической точки зрения.

— Лично я считаю для себя оскорблением возвращение в Рим этого скользкого проходимца, Поппея Сабина, — заявил Корбулон. — Мало того, что Антония не позволила мне разоблачить его причастность к заговору Сеяна и тем самым отомстить ему за то, что он пытался убить меня во Фракии...

— Кстати, и меня тоже, — напомнил ему Веспасиан.

— Верно, и тебя тоже. И вот теперь он снова в Риме, что возмутительно. Похоже, он сошёлся с Макроном. Вместе они выдвигают обвинения против тех, на кого имеют зуб, даже на представителей самых высокородных семейств. Таких уже набралось более двух десятков. Сразу после твоего отъезда был арестован Помпоний Лабеон. Ему вменили в вину плохое управление Мёзией, которую он принял от Поппея и в которой провёл три года.

— Какой мерзавец!

— Верно, ещё какой! Можно что угодно сказать о личных привычках и слабостях Помпония, однако он достойный человек и прекрасный легат Четвёртого Скифского легиона.

— И что было дальше?

— Неужели ты не знаешь?

— Я вернулся в Рим лишь сегодня и не в курсе последних новостей. Знаю только те, что ты поведал мне, пока мы ждали.

— Ну разумеется. — Корбулон помолчал и глубоко вздохнул. — В таком случае я вынужден тебе сказать, — продолжил он с печальным видом, на какой только был способен. — В прошлом году Поппей довёл его самого и его жену Паксею до самоубийства.

Веспасиан был потрясён.

— Какой мерзавец. Но как? Почему? Его ведь обвинили лишь в плохом управлении провинцией. Разве за это полагается смертная казнь?

— Да, поначалу лишь в этом. Но затем Поппей обнаружил, что Помпоний спекулировал зерном. Он рассказал Макрону, а тот, в свою очередь — Тиберию. Император — а он, как известно, — не жалует спекулянтов, выступил в роли обвинителя. Помпонию не оставалось ничего другого, как самому наложить на себя руки, чтобы его имущество не было конфисковано. Что касается почему, здесь всё просто. Помпоний докладывал Сенату о том, что солдаты называли Поппея не иначе как «император», и он это поощрял. Поппей всё это время жил в страхе, что его настигнет месть Тиберия, чего, к сожалению, не случилось.

— Скорее наоборот. В последний год моего пребывания во Фракии он вновь был назначен наместником Мёзии и Македонии.

— Совершенно верно, но эту идею подал Сеян. Тот, пока был жив, хотел держать Поппея как можно дальше от Тиберия. Но после его падения никто не мог взять в толк, с чего это вдруг Поппей ведёт такую сладкую жизнь — пока он летом прошлого года не вернулся в Рим...

— И стало известно, что он спелся с Макроном, — закончил Веспасиан его мысль.

— Так ты слышал?

— Ты сам только что мне сказал.

— Верно. Сказал.

— Господа, прошу простить меня, что заставила вас ждать, — в дверях появилась Антония.

Оба тотчас вскочили на ноги.

— Домина! — в один голос произнесли они, склонив в поклоне головы.

— Надеюсь, я не слишком утомила вас этим ожиданием.

— Ничуть, домина, — ответил Веспасиан, когда она, сопровождаемая Паллом, шагнула им навстречу. — Скорее это я посягнул на твоё время.