Анатолий Соловьев - Хождение за три моря

Ещё более многозначительно то обстоятельство, что для отплытия на юг Афанасий присоединился к шемаханскому послу в Москве Хасан-беку, отбывающему к себе на родину — в Ширван (Шемаха — столица Ширвана). И именно этот посольский караван, состоящий всего из двух судов — посольского и купеческого, — оказался ограблен, когда суда проплывали мимо Астрахани. Причём в роли грабителя выступил сам астраханский султан Касим со своей ордой.

Если в этом сообщении нет преувеличения, то надо признать случай беспрецедентным. Грабежи случались всегда, но не на таком «высоком уровне». Не в правилах властителя царского ранга грабить и убивать проезжих купцов, да ещё из-за столь скудной добычи. Существуют границы, через которые даже тираническое своеволие власти переступить не решается, например, унизиться до роли простого разбойника. Обычно правители заинтересованы в прямо противоположном — в присутствии хотя бы видимости порядка на подопечной территории, всяческом поощрении торговли и в сборе пошлин — источнике доходов куда более весомом и надёжном. Попрать своё султанское достоинство элементарным разбоем для Касима, помимо всего прочего, означало подорвать к себе доверие со стороны соседей-правителей. Не говоря уж о Москве, откуда Касим часто получал щедрые подарки. Урвать рубль, чтобы потерять сто? Если подобный инцидент на самом деле имел место, то смело можно предположить, что под видом примитивного грабежа скрывалось нечто гораздо более серьёзное. Но что?

При знакомстве с путевыми записками (они прямым текстом даны в романе) бросается в глаза, что между абзацами текста слишком большие временные, пространственные, а порой логические промежутки. О многом сказано мимоходом, бегло. Подобный уровень записок можно было бы объяснить творческими, интеллектуальными возможностями самого автора, если бы в хрестоматийном тексте порой не появлялись исключительные по красоте художественные картинки, характеризующие как раз большие художественные возможности Афанасия Никитина. В частности, сцена нападения татар на посольский караван. Подобное противоречие означает одно из двух: либо путешественник по неведомым нам причинам предпочёл о многом сообщать именно вскользь, либо писал так, чтобы его текст допускал двойное толкование, но не вызвал бы подозрений. Его ведь обыскивали неоднократно. Те же контрразведчики османского султана. Они наверняка читали и его «тетрати». При дворах султанов были люди, сведущие и в русском языке. Какое из предположений соответствует действительности?

Возникшее у читателя записок ощущение авторской недоговорённости к концу текста не только не ослабевает, но, наоборот, усиливается, ибо в заключение Афанасий приводит ошеломляющую концовку — перечисляет все эпитеты Аллаха на арабском языке, приведённые в сурах Корана. Это тем более кажется странным, потому что особых симпатий путешественник к мусульманам не питал: «Мне залгали псы-бесермены...» Зачем же он это сделал?

Как известно из летописных данных, Афанасий Никитин умер по дороге домой, не доезжая Смоленска. Его смерть столь же загадочна, как и само путешествие. Свою рукопись он закончил в крымском городе Кафе, прибыв туда в середине ноября 1474 года. Отправился он из Крыма скорее всего не в зиму, а весной, и несомненно был здоров. Путешественник был закалён невзгодами и полон жизненных сил. В его «тетратях» нет и намёка на недомогание. Что же случилось с ним за какой-то месяц?

Из ответов на эти и другие вопросы разворачивается сквозная приключенческая интрига романа. Прочитав его, вы узнаете, кем был на самом деле Афанасий Никитин.

И не только. Роман «Хождение за три моря» многоплановый. Наряду с описанием полного смертельных опасностей странствия, в нём показан процесс «собирательства земли Русской» в единое централизованное государство, даны образы Ивана III, его сподвижников, изображены быт, обычаи, характеры людей не только средневековой Руси, но и тогдашней Индии.

В романе автор выдвигает свою версию, объясняющую, почему то, что мы называем татарским игом, затянулось на столь долгий срок, до 1480 г. Он приходит к выводу, что оно, иго, для московских князей было злом лишь отчасти. Как в своё время Хазария явилась щитом, прикрывшим славян от мусульманского нашествия, а после Русь закрыла собой западноевропейские страны от монголов, так пришло время и самим монголам послужить заслоном Руси от внезапных вторжений. Вспомним хотя бы поход Тимур-Ленга в конце XIV века на север. Предвидеть своё будущее и при выгодных обстоятельствах избавиться от зависимости (носившей уже чисто номинальный характер) Москва могла лишь после тщательного изучения военных возможностей и направленности интересов не только ближних народов, но, что стало особенно важным, и дальних, особенно южных, о которых на Руси тогда имели весьма смутное, приблизительное представление, но опыта неожиданных, губительных по последствиям нашествий имели предостаточно. Отсутствие стратегической информации было смерти подобно.