Борис Акунин - Трезориум

Только сейчас, в эту минуту, Рэм, идиот, допер, почему отец повернул неприятный разговор именно на посылку. Вот что у него, оказывается, было на уме!

Даже со стула вскочил.

— Я не за тем к вам! Честное слово!

Филипп Панкратович засмеялся.

— Ты-то понятно, что не за тем. Тебе в восемнадцать лет мозги еще по штату не положены. А папка твой молодец, позаботился о сыне. — Он задумчиво почесал плешь. — Но тут покумекать надо… Я бы взял тебя к себе. Кадров не хватает, запарываемся. В прошлом году основной контингент для пополнения был с оккупированных территорий, а сейчас пошли пленные из немецких лагерей. Знаешь, их сколько? Не имею права сказать, но очень много. Я, честно сказать, сам не подозревал. Прямо зашиваемся… Но нет, к себе не смогу. — Бляхин сокрушенно развел руками. — Анкетка у тебя подкачала…

— Я понимаю, — быстро сказал Рэм. — У меня мать была репрессирована. Я с этим сталкивался уже. Но я, товарищ подполковник, правда не собираюсь в тылу служить…

Бесшумно, без стука и скрипа открылась дверь. Вошел младший лейтенант, ростом пониже Рэма и поуже в плечах, лицом похожий на подполковника: тоже скуластый, нос картофелиной, глаза пуговицами.

— Гляди, Фим, чего мамка прислала, — стал показывать ему вещи Бляхин. — Носки и чай мне, фуфайка тебе. Чтоб не простужался. И познакомься. Это Рэм Клобуков, сын моего товарища по Первой Конной.

Парень крепко пожал руку, стал щупать шерсть. Рэму показалось странным, что Ева Аркадьевна говорила только о муже и всю посылку, ту же фуфайку, собрала только ему. Наверно, у них в семье так заведено: отец сам распределяет, кому что.

А Филипп Панкратович вернулся к прерванному разговору. Видно было, что этого человека с темы не собьешь.

— Насчет анкеты. Дело не в аресте. Твоя мать — Мирра Носик, кажется? — не была репрессирована. С чего ты взял? Это Антон тебе наплел? Ошибается он. Арестовали ее по ошибке. Был в органах один двурушник, вражина. Наделал делов. За что и ответил. Такое было время. Окопалась при Ежове в органах всякая сволочь. Я и сам тогда пострадал… — Вздохнул. — Но вычистила их партия. Больше ничего рассказать тебе не могу, но знай: твоя мать была советским человеком. Умерла во время следствия — это да. Горе. Но судом не осуждена, и дело было закрыто. За отсутствием.

У потрясенного Рэма в голове мелькнуло маловажное: выходит, зря не подавал в инженерное?

— Тут не в политике дело… Ты по документам какой национальностью записан? По отцу или по матери?

— По отцу. Русский.

— Это хорошо, но… Нет, к нам не получится, — сказал Филипп Панкратович, додумав какую-то непростую мысль. — Ладно. Порешаю вопрос. Есть и другие места.

— Не нужно ничего, очень прошу. — Рэм старался говорить как можно тверже. — Я уже договорился. Меня берут в дивизионную разведку. В Шестую армию, 74-й корпус.

Номер дивизии он забыл и испугался, что Бляхин спросит, но тот не спросил.

— Все-таки похож на папаню. — Подполковник качнул головой. — Тот тоже был тихий-тихий, но как вожжа под хвост попадет — не сдвинешь… Гляди только, отпиши Антохе, как было: я предлагал, ты сам отказался.

Рэму показалось, что в голосе Бляхина прозвучало облегчение.

— Обязательно. Спасибо вам.

Поднялся.

— Проводи его до КПП, Фима. Вы молодые, найдется, о чем побалакать. Ну, бывай, Антоныч. Воюй геройски, возвращайся целый, на радость папке.

Во дворе бляхинский сын что-то говорил, но взволнованный Рэм услышал не сразу.

— Что? Извини, у меня голова кругом.

Мама невиновна! Она не враг народа!

Остановился.

— Подожди, а? Я вернусь, на минуту.

Фима спросил:

— Зачем?

— Хочу спросить, от чего мать умерла. А то потом буду все время об этом думать…

— Ты чего, не знаешь, от чего на следствии умирают? — недоверчиво спросил Бляхин-младший.

— Не знаю. От чего?

Пару секунд Фима смотрел молча, потом сказал:

— От воспаления легких. Стены каменные, сырые. Если сквозняк — пиши пропало. А к бате с этим не лезь. Он что мог — рассказал. Я чего говорю: ты сейчас куда? Потому что у меня дежурство кончилось. Фрицев пленных почти нету. Начнется наступление — ночью не поспишь. А пока нормально. Давай ко мне. Посидим, выпьем, про Москву расскажешь. Я там год не был. Какая она?

— Все такая же. Пустоватая только. — Рэм посмотрел на часы. — Мне через полчаса на вокзале надо быть. Если с назначением всё устроилось, может, сразу и поеду. А если нет, придется где-то ночевать. Пустишь?

— Само собой. Давай тогда до вокзала, а там как выйдет.