Сергей Алексеев - Роковой срок

– Погоди казнить, государь! – не утратил духа Важдай. – Прежде выслушай. Мы чести своей не утратили и не посрамили тебя. Мы порочных дев отвергли наперекор своему сердцу. И могли бы не давать своих лошадей ашкарам. Могли бы слова не сдержать, однако поменялись конями и дальше поехали. Могли бы и шапки у святичей отнять, да не стали их воевать. Коней и шапки мы пожертвовали, чтобы оставить о себе добрую славу на пути в рапейское царство. Чтоб был у нас ход за Рапейские горы. Ты ведь давал такой наказ, чтобы мы вернулись невредимыми? А бог пути Драга всегда требует жертв!

– Слишком велика жертва! Даже невест себе не привезли. На что он теперь нужен, открытый путь к рапеям? Кто вдругорядь пойдет по нему и зачем? Если только сам бог!

Воевода на минуту поник головой, а когда поднял, уже был объят глубокой печалью.

– Твоя дочь пойдет, Обава. И Драга проведет ее.

– Зачем же ей идти за Рапейские горы?

– Затем, государь, что ждет ее там рапейский царь Сколот.

– А он-то откуда узнал про Обаву? От тебя?

Плечи Важдая опустились.

– Сколот позвал меня разделить с ним хлеб-соль. И мы спустились в его подземный дворец. А там дубовый стол, а на нем не яства, как у нас заведено, а в самом деле только травяной хлеб и соль. И вместо хмельной суры – вода. Сколот сказал, она живая, насыщенная солнцем, но я сего не ощутил. Вода и вода... Съели мы по ломтю хлеба с солью, запили водой, он и просит рассказать, как ныне живет наш государь. Я и поведал ему о тебе, Ураган, как ты мыслишь вернуть свой народ под законы Тарги и во имя этого не жалеешь живота своего. И тогда он спросил, владею ли я частью.

– И что ты ответил?

– По преданию, я знаю, что такое часть, – смутился ярый муж. – Но мне покуда не суждено испытать счастье...

Когда дева выбирала себе жениха и, совершив вено, становилась его женой, то приносила жертву – сообщала тайное имя богини небесного огня, то есть делала его счастливым.

И в тот же миг сама утрачивала память и право быть услышанной Тарбитой...

– Испытав благородство рапейского царя, я признался ему, что у тебя есть дочь Обава, – продолжал Важдай. – Дева неземной красы, которую я не могу взять себе в жены, ибо у нас по старому обычаю надо творить брак только по любви и согласию. А выбор делает всегда дева, ибо она владеет частью... И тогда Сколот, увлеченный моей печалью, спросил, хочу ли я позреть на Обаву перед смертью? Меня же великая тоска снедала, мыслил, умру и более не позрею. Да и не ведал, что может приключиться, и согласился. Рапейский царь повел меня по своему подземному дворцу в высокие палаты, где вместо пола была живая вода, через многие отверстия в сводах освещенная солнцем. Он велел склониться над водой, чтоб появилось отражение. Я склонился и узрел на глади этого озера лик Обавы. Он просвечивался сквозь алое покрывало...

Воевода замолчал, однако Ураган, испытывая неприязнь к нему, не мог выслушивать долгую повесть.

– И что же приключилось? – поторопил он.

– Позрев образ Обавы, Сколот сошел в воду. И стал пить, черпая пригоршнями с ее лика. – Из уст ярого мужа потекла горечь. – Сперва я подумал, что у рапеев такой обычай... Но он вернулся опечаленный и сказал, что в сей же час велит не поджигать город и отпустит Скуфь с миром... И даже не потребует, чтоб мы забыли путь в его царство... Если я уговорю тебя отдать Обаву ему в жены. У нас одинаковые обычаи, и государь вправе сотворить оглас...

– Я послал тебя невест у рапеев высватать! – возмутился Ураган. – А ты вернулся ни с чем и сватаешь за какого-то Сколота мою единственную дочь!

– Никогда бы не посмел сделать этого, государь. – Голос Важдая окреп. – Ты знаешь, я и доныне люблю Обаву. Но мне не добиться любви и согласия, не услышать из ее уст свою часть и не испытать счастья. Мой рок иной. К тому же я узрел на воде, как Обава протянула руки к Сколоту!.. И сказала: возьми меня...

– Да это же призрак! Лихо! От тоски тебе привиделось!

– Как бы там ни было, государь, а мне стало жаль Скуфи. И я свою любовь положил в жертву ради нее.

– Не отдам Обаву!

– А ты не властен над ней, государь, – заявил воевода. – Хоть и держишь свою дочь под горьким покрывалом. Видно, караешь, чтоб никому не досталась.

Ураган не мог сказать, за что посадил Обаву под покров, но дерзость Важдая и упоминание о каре и вовсе взбесили его. Вскочив в седло, он вновь взметнул бич, дабы одним щелчком низвести витязей в изгои, однако ярый муж внезапно перехватил его за двенадцатое колено и намотал себе на кулак.