Гнат Хоткевич - Авирон [Повесть]

А когда стало потише, он снова начал:

— «Нет! Не пойду я с тобой, Израиль, ибо слишком высоко несешь свою голову. Не пойду я с тобой, Израиль, чтобы не убить тебя в гневе. Но не хочу и оставить тебя в жертву врагу и в жертву пустыне. А потому посылаю ангела моего пред тобой, и он изгонит Хананея, и Аморея, и Хетея, и Ферезея, и Гергесея, и Евея, и Евусея и введет тебя в землю, где текут молоко и мед».

Люди вздохнули свободнее — все же хоть ангел бога пойдет с ними через пустыню и будет помогать им. А Моисей продолжал:

— И возблагодарил я господа, говоря: «Благодарю тебя, всесильный, от имени народа твоего за ангела, проводника невидимого. Но выслушай меня: не поставишь ли ты перед Израилем и видимого проводника, ибо уже не слушают меня люди и преступают слово мое. Не хочу я власти, хочу покоя…» И ответил мне господь: «Знай, что тебя знаю я лучше всех. И только тебе могу поручить вести мой народ, и тебе пусть он повинуется, ибо через тебя покажу я ещё и не такую свою силу…»

А я ответил на то господу: «Милостивый! Ты говоришь, что я обрел твою благодать. Коли так, яви же мне твою славу, покажи мне твое лицо, чтобы я увидел его и рассказал Израилю, ибо не желает Израиль верить в невидимого бога». А господь сказал мне на то (тут голос Моисея взлетел ввысь, а рассеянные в толпе левиты зашептали: «Слушайте… слушайте!..»), господь сказал мне на то: «Мое лицо не можешь увидеть ни ты, ни кто другой из смертных. Кто увидит мое лицо — умрет. Но чтобы ты знал мою силу, слушай: есть у меня место на святой горе и там стань на камне. И положу я тебя в расселину того камня и накрою рукой, когда пройду мимо. А потом подниму руку, и увидишь мой зад. Лицо же мое не явится тебе…»

Вздох пронесся над сонмом, и молитвенное настроение освятило души. Сладко было чувствовать себя подданными такого сильного, такого могущественного бога, что даже пророку он может показать только зад… О, лишь бы не изменять ему, исполнять его завет, а уж он сумеет покорить всех врагов!

А Моисей, передохнув, продолжал:

— Видишь ли ты хоть теперь, Израиль, что тяжел твой грех? Кто хотел видеть лицо бога, когда мне, даже мне господь не может показать его?.. Но милостив вождь наш и велик! И это он повелел мне сделать святыню, которую видели бы ваши глаза, обнимали бы ваши руки, целовали бы уста ваши. Израиль, Израиль!.. Ты уже имел бы святыню, не согреши ты так тяжко, ибо там, на горе, написал бог свои заповеди на скрижалях из камня, и это была бы твоя святыня. Но я разбил скрижали в гневе, увидя грех людей и не зная, простит ли его господь. Теперь же должен буду снова идти на гору и пробыть там еще сорок дней и сорок ночей, не вкушая хлеба и не омочив губ водою, пока не напишу на новых скрижалях божьи слова. А потом, когда вернусь, сделаем золотой ковчег, как расскажет мне бог. И положим туда те скрижали, и будет это дело рук господних идти перед нами, перед всем сонмом, словно сам господь.

На этом Моисей закончил и отпустил народ. Успокоенные, с просветленными душами расходились люди по кущам, тихо переговариваясь о неисповедимых путях господних.

А на другой день Моисея уже снова не стало. Такая неутомимость изумляла людей, и они могли объяснить ее лишь божьим благословением.

И как сказал, пробыл Моисей на горе сорок дней и сорок ночей, но теперь уже люди точно, наперед знали день возвращения и были спокойны. Да и как не быть им спокойными, когда в каждой семье вспоминали убитого либо изувеченного. Еще текла кровь из ран, еще сжимались сердца мужчин и причитали женщины, одетые в траур. И может быть, не одно проклятье подавлено было страхом и не сорвалось с губ: глухо, неслышно вылетало оно из смертельно-оскорбленного сердца посреди тихой ночи в пустыне и бесследно исчезало, как слеза в песке, как спугнутая, упавшая с неба звездочка. И может быть, не раз скрежетали зубы, сжимались руки и угрожающе дрожали в воздухе, но то было только по ночам, только по ночам… Днем никто ничего не видал и не слышал.

А на сорок первый день снова увидели все Моисея сходящим с горы со святынею в руках. И оттого, что удостоился он видеть господа, лицо его светилось так нестерпимо, что невозможно было людям смотреть на него — ну просто как солнце! И снова все в экстазе, в благоговейном восторге упали на колени. Аарон же и князья сонма просили Моисея опустить покров на лицо, потому что не в силах человеческий взор вынести сияние славы. И Моисей опустил покров на лицо и только тогда приблизился к народу и заговорил: