Олег Яковлев - На златом престоле

Один из отроков ножом разрезал завязки и сорвал с его лица булатную личину. Совсем молодое лицо предстало взору Семьюнки и подскакавшего следом Ярослава.

— Кто ты?! Почто в меня стрелял? — спросил князь.

— Я... Меня... послали... велели убить... тебя.

— Кто велел?

— Князь Святополк Мстиславич.

— Это правда, ты не врёшь? — спросил, усмехаясь, Семьюнко. — Вот он каков, благодетель-то мой и защитник.

— Правда, не вру я. Мать у меня... в холопки её забрали... Отец купу взял... у князя... А отдать не возмог... Помер... Ну, нас всех в холопы и забрали... Потом тиун княжий приехал... Повёз ко князю... А князь и велел... Говорил, если содею, как нать... Вольную даст... Мать и всю семью... отпустит.

— Ах ты, дрянь! — Семьюнко замахнулся на полоняника плетью.

— Постой! — перехватил его руку своей цепкой дланью с долгими перстами Ярослав. — Что ещё знаешь?

— Нощью один боярин ко князю Святополку приходил. Сговаривались Галич ему отдать.

— Что за боярин?

— Я не ведаю.

— А увидишь — узнаешь?

— Да... Мыслю, смогу...

— Ну вот, — обратился Ярослав к Семьюнке и гридням. — Повязать его, и в обоз. А боярина того покажешь, отпущу.

— Княже! — воскликнул Семьюнко. — Убить он тя хотел!

— Довольно! Я сказал! — прикрикнул на него Ярослав.

Позже, когда отъехали они обратно на холм, он уже спокойно объяснил своему другу:

— Ты пойми, холоп сей — тупое орудие. Проведать надобно, кто за ним стоит. Если Домажир, то, верно, не он один.

— Может, Молибог?

— Нет, не думаю. Молибога я умилостивил, — видя недоумённое лицо Семьюнки, Ярослав невольно улыбнулся и добавил: — Сынка его в Польшу пристроил, на службу.

...Яростная сеча шла до вечерних сумерек. Так и неясно было, кто же победил в этой схватке, такой ожесточённой и кровопролитной, каких Галицкая Русь ещё не ведала.

С наступлением темноты воевода Тудор Елукович благоразумно отвёл остатки галицкой рати и болгар к стенам Теребовли. Ушли восвояси и берладники во главе с Нечаем. В жаркой сече не посрамила славы и чести своей удалая дунайская вольница. На месте битвы остался один Изяслав с киевлянами, союзники его и прочие князья бежали с поля битвы.

Простых пленных галицких ратников Изяслав велел перебить. Он убоялся остаться на поле брани, остерегаясь ночного нападения, и, равнодушно посмотрев, как рубят наотмашь, со злостью несчастных полоняников его закалённые в сечах дружинники, приказал отступать по дороге на Киев. Там ждал его сгорающий от стыда и ярости сын Мстислав. Впервые бежал молодой переяславский князь с поля битвы. Отец утешал его, говорил, что разберётся с этими галичанами вдругорядь.

Двадцать знатных галицких бояр увели с собой в Киев отец и сын. За них родичи заплатят немалый выкуп. Среди пленённых оказались сын Домажира Иван и боярин Лях.

Сам Домажир пал на бранном поле. В сутолоке, когда теснили Изяславовы рати галичан, поразила его в глаз калёная стрела. Погиб, уже в самом конце яростной схватки, и воевода Серослав. Налетели на него сразу трое чёрных клобуков, подняли на копья. Многие другие бояре, те, что так шумели на недавнем совете, также обрели на бранном поле у села со зловещим названием Останково свой последний земной приют.

Над Галичем плыл печальный перезвон. Убитых было столько, что телег не хватило всех сразу привезти. Горестный стон стоял над Червонной Русью.

А в хоромах, занимаемых полюбовницей покойного Владимирка боярыней Млавой, как дитя, рыдал на груди у хозяйки молодой Коснятин Серославич.

— Он, гад, сам сзади встал, испужался! А батюшку мово в самое пекло послал! Тож, князь! Князёк он, зайчишко трусливый, а не князь никакой вовсе! — размазывая по щекам слёзы, восклицал сын убитого воеводы. — Гад! Гад! Ненавижу! Отомщу, отомщу!

— Да успокойся ты, Коснятинушка, — медовым ласковым голосом гладила его по кудрявым волосам Млава. — Не одному тебе лихонько пришлось. Ты с плеча-то не руби, милый мой. Ты исподволь, не сразу. Мне вон Ярославка тож навредил, из терема княжого выгнал. А не помнит, как сына егового я своею грудью выкормила.

— Я... Я его убью! — вскричал, вырвавшись из её объятий, Коснятин.

— Глуп еси, младень! — фыркнула Млава. — Ты не так сделай. Ты, — Она поставила перед боярчонком чару с медовым квасом, — испей-ка покуда кваску. И охолонь. С ножом на князя бросаться — пустое. Ты в доверье к ему войди, а тамо... Тамо и видно будет.

Коснятин глотал слёзы, дрожащими устами пил квас, кивал головой, успокаивался понемногу. Хитрая Млава своё дело знала хорошо.