Олег Яковлев - На златом престоле

Изяслав велел позвать гонца от Ольговича, сказал хмуро:

— Передай, посол, князю свому, что не отступлю я! И ежели пошлёт мне Бог удачу, то пущай убирается он из Чернигова! Другого тамо посажу!

Гонец поклонился и, раздосадованный, умчался восвояси. Едва он покинул шатёр, как снова возразил Давидовичу Шварн Милятич:

— Что ж ты, княже, с родичами ближними ссоришься?! Почто все труды наши гробишь?! Сколько мы все уговаривали Ольговича, сколько сил приложили, чтоб рассорить его с Ростиславом и волынянами! Топерича, воистину, и не останется нам ничего, кроме как в Вырь бежать!

— Я бой дам нынче ворогам! — рявкнул Давидович.

— Белгородские стены крепки, а к Ростиславу галичане с волынянами спешат. И торчины с берендеями.

— Дак что?! Отступать мне, выходит, по-твоему?! Киев отдать?! Не будет того! — продолжал бесноваться Давидович.

Шварн пытался что-то сказать, но князь в ярости ударил его кулаком по лицу. Боярин упал на кошмы, поднялся медленно, выплюнул сломанный зуб, вытер окровавленный рот, промолвил с достоинством:

— Ни Киева, ни Выри, ничего тебе не видать, княже. Попомни слова мои.

Он резко отдёрнул полог шатра и вышел прочь. Велел челядину седлать коня. Но даже вдеть ногу в стремя Шварн не успел. Встречь ему бешено неслись отряды половцев, слышались перепуганные гортанные крики:

— Каназ Мстисляб идёт! Галич, Волынь идёт!

У окоёма показались комонные в чешуйчатых бронях. С дружным боевым кличем, взмахивая саблями, летели широкой лавой вослед отступающим половцам торчины и берендеи, развевались на зимнем ветру бунчуки, серебрились маски — личины.

Изяслав и его бояре повыскакивали из шатра. Посыпались отрывистые и твёрдые слова приказов. Вознёсся Давидович в седло, на ходу надел на голову волчью прилбицу и остроконечный золочёный шишак, бросился наперерез бегущим половцам. За ним следом поскакали Переяславичи, Стефаны, Глеб Рокошич. Шварн остался стоять у шатра. Понимал он с горечью: всё, кончилась служба его этому вздорному честолюбивому князю. Как быть дальше, что теперь делать, он не знал. Пошёл навстречу мчащимся во весь опор торчинам, воздел вверх длани, весь осыпанный летевшим из-под копыт снегом. Двое вершников осадили перед ним коней.

— Сдаюсь, — объявил боярин.

— Шубу снимай, сапоги! — велел ему худой высокий торчин.

Взвился в воздухе аркан, тугая петля стянула Шварну шею.

Боярин рухнул в снег, уцепился руками в верёвку, хрипел, извивался. Его раздели, разули, затем за руки привязали к коню. Босого, оставшегося в одной рубахе, на аркане поволокли Шварна к обозу.

...Рать Давидовича рассыпалась розно. Многие ближние его сподвижники были захвачены торками и берендеями при отступлении около Желани. Здесь же, у бора, возле села с названием Будилицы нагнали торки и самого князя. Ещё издали приметил его Выйбор Негочевич, распознал по золочёным доспехам и шлему с белым султаном. Пробился, ловко орудуя саблей, торчин сквозь ряды гридней, налету с яростью рубанул Изяслава саблей по плечу. Следом другой торчин ударил его копьём в бедро. Давидович, накренившись, вылетел из седла наземь. Он рухнул навзничь в сугроб на берегу озера, а Выйбор, круто развернув скакуна, ещё раз с размаху рубанул его наискось. Порвались на груди князя кожаные ремни, скрепляющие золочёные булатные пластины панциря, хлынула из раны кровь. Снова занёс клинок над ним Выйбор, но кто-то властно крикнул ему, осаживая:

— Довольно!

С перекошенным от злости лицом понёсся торок дальше, а к телу распростёртого на снегу Изяслава подбежали волынские дружинники. Появился вскоре князь Ростислав. Поднял он богатырский Изяславов меч, передал стоящему рядом гридню. Смотрел внук Мономаха с нескрываемой скорбью и ужасом на израненного противника своего.

Изяслав, открыв глаза и узнав его, хрипло прошептал:

— Пить!

Тотчас Ростиславов челядин поднёс к его устам чару с вином. Сделав несколько глотков, Давидович бессильно ионик головой.

— Помираю! — прохрипел он, глянув потухающим взором на растерянного Ростислава. — Твоя перемога! Ты в Киеве сядешь!

Он дёрнулся в предсмертной судороге, с клокотанием в горле вдохнул в лёгкие воздух, вытянулся и затих.

Ростислав и бывшие с ним ратники стаскивали шеломы, хмуро тупились.

Тело убитого погрузили на телегу, запряжённую парой волов, и повезли по дороге на Киев. Случилось событие это в день 13 марта в лето 6669 от Сотворения мира.

Семьюнко с Нестором узнали о гибели Давидовича уже ближе к вечеру. В бой их отряд так и не вступил, напрасно прождав неприятеля. Ринули вспять половцы под напором торков и берендеев да вовремя распахнулись ворота Белгорода, откуда стремглав бросились добивать растерянного противника смоляне с лучанами.