Олег Яковлев - На златом престоле

Князь заключает обоих в объятия, наказывает дворскому тотчас истопить баню, готовить кушанья, накрывать стол в малой зале, а сам покуда ведёт их в камору на верхнем жиле.

— Ну, сказывайте обо всём подробно. Что, как?

— Да вроде сладили дело. Повеленье твоё исполнили, — Семьюнко скинул кожух, устало повалился на обитый бархатом широкий конник.

Тимофей скромно присел рядом.

— Сперва в Чернигове на постоялом дворе остановились. Ну, расторговались малость.

— Малость?! — Тимофей неодобрительно покачал головой. — Да, почитай, весь товар в седмицу распродали. Не с чем ко князю Святославу и идти-то было.

— Ну и как же вы вывернулись? — спросил с усмешкой Ярослав.

Семьюнко виновато опустил голову и вздохнул.

— Пришлось, княже, направить нам стопы в монастырь на Болдиных горах, — ответил князю Тимофей. — Вельми грамотка игумена обители Ивановской помогла. Устроил нам прямо в палатах монастырских настоятель встречу с князем черниговским.

— И что Ольгович?

— Ну, молвили мы, как ты велел, — отвечал Семьюнко, — что Берладник — источник бед всех и зол, что сговаривает он Давидовича ратиться. Еже б не он, так мир бы воцарился во всей Руси. Ну, и князь Святослав с нами, в конце концов, согласился.

— Что ж он вам сказал?

— Дозволь мне ответить, — попросил Тимофей. — Святослав Ольгович — человек ветхий летами, больной. Жаждет он токмо покоя единого. В молитвах во храме долгие часы проводит. Церкви строит, украшает Чернигов. Так вот, княже. С Изяславом Давидовичем ратиться он не станет. Хоть и не люб ему нынешний владетель стольнокиевский. Но требование твоё о выдаче князя Ивана он поддержит. Обещал ближнего мужа своего, Жирослава Ивановича, в Киев прислать, если что.

— Если что? — переспросил, прищурившись, Осмомысл. — О чём это ты?

— О том, что, мыслю, собраться надобно вместях посланцам от всех князей и объявить Изяславу Давидовичу, чтоб отдал Ивана. Испугается тогда князь Изяслав.

— Затрясётся, почует, что шатается под ним стол великий, — добавил Семьюнко.

— А ведь ты прав, Тимофей, — раздумчиво оглаживая бороду, похвалил монаха Ярослав.

Удивился Осмомысл, как такая простая и ясная мысль раньше не пришла ему на ум.

«Смекалист, оказывается, Тимофей, смыслён, проницателен. И для себя ничего не требует. Семьюнко — тот иной. Выполнит, что велю, но при том схитрит, облукавит и... многое важное не заметит».

Меж тем Тимофей продолжал:

— У князя Святослава сын старшой, Олег, на сестре твоей княгини женат. Так, может...

— Чтоб княгиня сестре отписала? Тоже верно.

— Про союз наш баили мы такожде Ольговичу, — встрял опять в разговор Семьюнко. — Ничего он толкового не ответил нам, смолчал. По всему видать, не желает с Давидовичем ссору иметь. Боится его.

— Ещё хотел аз, княже, о сыновце Святослава Ольговича молвить, — сказал Тимофей. — Святослав Всеволодович, князь новгород-северский, человек вельми криводушный. Такие, как он, роты рушат, не задумываясь. Нету бо у них в душе Страха Божьего. Так вот: как бы Всеволодович сей на стрыя своего не повлиял. Сведали мы: многие бояре хотели бы сего кознодея на черниговском столе зреть.

— Откуда вести имеешь, Тимофей? — недоверчиво качнул головой Осмомысл.

— В монастыре от братии, княже, многое почерпнуть можно, — Тимофей улыбнулся.

«И впредь ему дела посольские поручать буду. А за Семьюнком пригляд надобен. Ухватит, что лежит плохо, потом не сыщешь», — думал Осмомысл. Сказал так:

— Вижу, службу справили вы мне верно. Не обижу вас. Но довольно о делах. Друг наш Избигнев свадьбу играть собрался с Ингредою. Потому прошу завтра поутру к нему. И ты, Семьюнко, приходи, и тебе, монах, не грех чарку-другую опрокинуть.

Семьюнко, вспомнив об Оксане, тихо вздохнул.

Всю дорогу от собора и до свежесрубленных пахнущих древесиной хором на Подоле сопровождала новобрачных шумная толпа по-праздничному разноцветно наряженных горожан. Звенели бубны, бухал барабан, весело играли дудки и сопели. На высоком всходе с выложенными из мрамора ступенями отроки и челядь щедро осыпали Избигнева с Ингредой хмелем и серебряными монетами из княжеской скотницы. Хмель означал веселье, серебро — богатство.

— Чтоб радостно жили вы и в сребре не нуждались николи! — возгласил довольный Ярослав.

Ингреда и Избигнев кланялись ему в пояс, благодарили. Не пожалел Осмомысл для своего любимца звонких монет, не поскупился и сам Избигнев на угощения.