Константин Шильдкрет - Крылья холопа

— У тебя, дедко, все не так, как у прочих, — усомнился Никешка. — И птицу невиданную, говоришь, из тучи можно слепить, и ветру хозяин ты, и летучая мышь у тебя зверьком обернулась…

— Так, так. Так и есть, внучек, — подтвердил монашек. — Человек многое уразуметь может. Ибо речено: ищите — и обрящете.

Никешка согнул левую руку, широко расставил большой и указательный пальцы и ткнулся подбородком в образовавшийся между ними тупой угол.

— Узнать бы хотя, — вслух подумал он, — чем же таким подобна премерзкая мышь истинной птице? Почему она зверь, а летает? Почему?

— Не знаю, — искренне признался монашек. — Не искал.

— А я буду искать… Изловлю заместо летяги мышь и найду. Будем вместе искать?

Никодим не возражал.

На другой день оба принялись за дело.

Изловив с полдесятка летучих мышей, они стали внимательно наблюдать за ними, а через неделю-другую пришли к одному и тому же выводу: летают мыши одинаково, что на воле, что в неволе. А почему — непонятно. Тут без того, чтобы в нутро заглянуть, никак не обойтись.

«В нутро! Сказать-то легко. А подымется ли рука тварь нечистую резать? — подумал Никодим. — Что люди скажут, когда узнают про это? Того и гляди назовут чернокнижником, колдуном, а Никешку — учеником чернокнижника. Это тебе не козочку потрошить, которую человеку вкушать дозволено».

— Мне-то, голубок… я снесу… Все равно… Тебя жалко загубить… Зря пропадешь.

Никешка хорошо понимал, чего опасался монашек. От бабки и матери много слыхал он страшных рассказов про колдунов и ведьм, окончивших жизнь на костре. Что ж, плетью обуха не перешибешь. Придется, хочешь не хочешь, смириться.

Так молчаливо согласились они друг с другом. Согласились, да поступили наоборот. Долго оба крепились, стараясь и не упоминать про летучих мышей, а потом…

— Будь что будет! — махнул рукой Никодим. — Двум смертям не бывать… А греха нашего нет… Мы с крестом… Слышишь, внучек: с крестом и молитвою.

Лиха беда начало. Прошло всего несколько дней, а вскрытие летучих мышей уже не вызывало и намека на омерзение, стало привычным делом. Приступали они к нему только с ночи, когда можно было не опасаться прихода какого-либо незваного гостя. Дверь в избушку подпирали изнутри дубовой жердью, а волоковое оконце, и без того не пропускавшее света, занавешивали дерюгой. Затем учитель, и сам увлекшийся не меньше мальчика, прочитав молитву, вонзал нож в брюшко туго-натуго связанной жертвы. Ученик, в подражание монашку, подсаживался к чурбану, на котором лежал мертвый зверек.

Никодим и Никешка трудились с большим прилежанием и неиссякаемою надеждою на успех.

— А не приладить ли к змею сходные с мышиными крылья? — спросил как-то Никешка. — Не способней ли будет ему летать?

— И то, внучек, пошто не попробовать, — поддержал Никодим.

Сказано — сделано. В тот же вечер были изготовлены берестяные крылья, точь-в-точь такие, как у лежавшей перед ними летучей мыши: каждое крыло состояло из четырех длинных пальцев с растянутой между ними плотною дерюжною перепонкой и одного свободного большого пальца.

На рассвете змей с крыльями летучей мыши был запущен. Но, к огорчению старого и малого, из их затеи ничего путного не получилось: новое приспособление нисколько не помогало полету.

После этого они еще не раз пробовали изготовлять крылья — то из одной дерюги, то из просмоленного холста, то из луба или коры, то большие, то маленькие, а толку все было чуть.

Крылья крыльями, это все так. Да в одних ли крыльях суть? Не помогает ли полету еще какая-нибудь сила, сокрытая во внутренностях мыши? Похоже, что такая сила есть. Иначе и человек давно бы уже полетел. Сотворил бы себе подспорье, вроде как у летяг или мышей, — и вся недолга. Эту тайну, хоть и не поддавалась она, а надо было непременно постичь.

— Ворону бы еще разрезать, — предложил однажды монашек. — И полевого мышонка… К ним бы в нутро заглянуть.

На следующий день Никешка доставил и ворону и мышонка. На вопрос старика, видел ли кто, как он подбил птицу, Никешка молодцевато тряхнул головой.

— Небось я не в поле, в лесу. Когда папоротник малевал.

Как только наступило подходящее время и все было покончено с предосторожностями, Никешка уверенным взмахом ножа вспорол ворону, а затем и мышонка и разрубил несколько косточек.

— Гляди, дедко! — недовольно шепнул он. — Эвона…

— Вон оно что! — разочарованно протянул монашек.

Новость и впрямь была совсем не веселая. Мышиная косточка оказалась куда тяжелее — в ней мозга полно. Воронья же пустая да легонькая.