Константин Шильдкрет - Крылья холопа

Никодим взглянул на онемевшее, озаренное недетской улыбкой лицо Никешки и вздрогнул. «Что же это такое он наделал? До чего довел мальчика?»

— Ты вот чего, голубок, — сбивчиво залепетал Никодим. — Ты крестом… Или не ты, я сам осеню тебя… Богохульствовал вроде я… Не дано человеку своей волей к райским чертогам приблизиться… Грех… Ангелы — те да… тех благословил Христос… И не надо… выкинь из головы…

Он трижды перекрестил Никешку, потом вместе с ним стал на колени, вслух помолился перед им же написанным образом Вознесения и уже после этого посулил с теплой улыбкою:

— В воскресенье, сподобит господь, пойду с тобой летяг добывать. Ужотко изловим их, от меня, шалишь, не уйдут. Я такой… сам знаешь какой. Я — рраз! И готово, поймал…

— С тобой изловим! — подтвердил все еще зачарованный Никешка. — И тогда узнаем, почему зверек, а летает…

И внезапно, сдвинув брови, почти сурово спросил:

— Почему же так, дедко? Почему, все-таки птица летает, белка тож, а нам не дано?

Неожиданная встреча с летягами и сказка монашка про волшебную птицу так поразили Никешку, что он совсем утратил покой. Раньше он только в будни избегал встреч с ребятишками, а в праздники с утра до вечера не расставался с ними. Теперь же не найдешь его. И куда он девается по воскресеньям? В какой ранний час ни приди за ним, а его уж и след простыл! Мальчишки решили, что в их товарища вселился нечистый. И правду сказать, кто же другой, кроме беса, может заставить Никешку простаивать часами не шевелясь, и, затаив дух, выслеживать что-то невидимое? Или вмиг сорваться с места и оголтело броситься догонять невидимку? А то внезапно вытянет шею, приставит к уху руку раструбом и напряженно прислушивается к чему-то, потом опустится на брюхо и осторожно ползет к одному из ближних деревьев.

Слухи о странном поведении Никешки дошли до Никодима. Потрясенный этим известием, он без всяких обиняков спросил ученика напрямик:

— Ты что же? Чего ищешь в лесу? Каку таку невидимку? Порченым ведь… вот что… порченым стал прозываться.

— Ты же сам сулил, а ни разу не хаживал со мной на летяг, — вспылил было Никешка, но сразу обмяк весь. — А я никак не найду их… Ищу, ищу… — и принялся жаловаться на свои неудачи.

Глядя на ученика, Никодим чуть не плакал. Потемнел мальчик, отощал, и все из-за летяг, пропади они пропадом! День и ночь, во сне, за работой, за трапезой, даже за молитвою, думал монашек, чем бы таким увлечь мальчика и заставить его позабыть про летяг и не вспоминать о невиданной птице. И вот однажды Никодиму показалось, что удалось ему наконец расшевелить ученика.

— Угадай-ка, голубок: что я в церкви намалевал для тебя? — вкрадчиво спросил он, доставая из-за пазухи лубок.

Никешка безразлично прищурился, но, едва взглянув на лубок, изумленно раскрыл глаза.

— Что оно такое?

— Каравелла, голубок, каравелла.

— А для чего она? Забава или что?

— Корабль. Какая тут забава… По морю плывет, людей с одного края света на другой перевозит… Вот как, внучек. У фрягов каравеллой зовется.

— И не выговоришь, — ухмыльнулся Никешка. — Кар… кар… Словно ворона каркает!..

— Ворона не ворона, а летит — не догонишь. Сущая чайка…

— Летит? — переспросил Никешка и уже совсем по-другому, с нескрываемой почтительностью рассматривал на лубке ярко раскрашенное четырехмачтовое судно с треугольными парусами. — Ну да, — ткнул он пальцем в парус, — вижу крыло-то.

«Опять!» — Никодим сморщился от жестокой обиды на самого себя. «Вот так рассеял мальчика. Тьфу тебе!»

И, словно себе в наказание, сбросил на пол лубок и с отчаянием выдохнул:

— В воскресенье идем за летягами! Трудно, не трудно ногам — все единственно. Не я буду — поймаю…

В воскресенье, едва дождавшись конца обедни и не дав иконнику потрапезовать, Никешка заторопил его в путь.

В лесу они бродили до вечера, прислушивались к каждому шороху, внимательно, до боли в глазах, выискивали на деревьях летяг. Но домой все же возвратились с пустыми руками.

У порога избы полуживой от усталости и огорчения монашек вдруг остановился и совсем по-ребячьи захлопал в ладоши.

— Осенило! Осенило! Гляди, голубок…

Низко, почти над головой, кружило несколько летучих мышей.

Никешка ничего не понимал. Чему так обрадовался дедко? Что за невидаль?

— Мышь это летучая, дедко, — раздраженно бросил он. — Иль впервой увидел их, птиц тех противных?

— Э, внучек, нет, — не переставал радоваться Никодим. — Не птицы они, а зверьки. Да, да, сущие зверьки, хоть и летают.