Леонид Рахманов - Люди - народ интересный

Не считая периодических изданий, в библиотеке числилось 6758 книг. Наибольшим спросом пользовались: Толстой Л.Н.(872 выдачи), Тургенев(646), Вербицкая(638), сборники «Знания» (584), альманахи изд. «Шиповник» (564), Амфитеатров(546), Белинский (540), Григорович(500), Данилевский (468), Соловьев Вс.(455), Мельников-Печерский (448), Островский (422), Шеллер-Михайлов(415), Шиллер(400), Байрон(380), Пыпин (350), Михайловский (345), Потапенко, (№№%), Скабичевский (310), Загоскин (300), Писемский (292), Достоевский (283), Пушкин(250), Лермонтов(240), Арцыбашев (230), Гарин-Михайловский(200), Гамсун(198), Андреев(190), Ключевский (130), Надсон(125), Некрасов(120), Ожешко(100), Вас. Немирович-Данченко(95); от 50 до 60: Пребо, Мирбо, Пшибышевский, Федоров, Скиталец, Серафимович, Стриндберг, Лажечников, Салтыков, Эберс, Шницлер, Дюма, Бальзак, Щепкина_Куперник, Шоу, Банг и Крестовский.

Я привел эти списки и цифры не из дотошности или любви к статистике : разве не интересно, что в городке, состоявшем из пяти с небольшим тысяч жителей, постоянными подписчиками библиотеки состояли 365 человек, которым за год выдано около тридцати тысяч книг( не считая уездных подписчиков, которым отправлено еще более тысячи томов?) Любопытно также попытаться понять, почему те или иные книги пользовались большим или меньшим спросом. Одни цифры вполне объяснимы, другие- нет. Скажем, популярность Льва Толстого и… Вербицкой можно уразуметь, хотя, вероятно, читали их разные люди. Белинский и другие критики понадобились учителям и учащимся, равно как и Шиллер и Байрон. Сравнительно небольшой спрос на Пушкина и Лермонтова объясняется тем, что почти в каждом интеллигентном доме имелись их сочинения; Достоевского «тяжело» читать, на Арцыбашева к этим годам, возможно, спрос уже схлынул.; но почему так мало читали Дюма? Наверное, потому, что еще не успели издать полное собрание его сочинений(вышло лишь в 1916-1917 годах).А почему в перечне отсутствует Жюль Верн, изданный тем же Сойкиным в 1906-1907 годах? Я брал его книги именно в этой библиотеке. Ну предположим. Он отсутствует в перечне как «детский» писатель… А почему нет Горького? Знаю от отца, как он был популярен в Котельниче: пьесу «На дне» даже играли на любительской сцене, у меня сохранилась программа спектакля. Правда, усердно читались сборники «Знания»(585 выданных книг), а там печаталось большинство рассказов и повестей Горького, но ведь упоминаются же отдельно Скиталец, Серафимович, Федоров, тоже постоянные авторы «Знания».Словом, ясности нет, разве что это обычные пропуски.

В 1919 году библиотека переехала из земской управы в дом богачей Воронцовых на главной улице сначала на первый этаж, на место бывшего мануфактурного магазина, а потом во второй, где раньше жили сами хозяева. Заведовать библиотекой стал молодой человек в пенсне, студент, приехавший из голодной столицы к родителям. Борис Авенирович Пинегин как раз и открыл для меня Диккенса., прочитав вслух «Рождественскую песнь в прозе». Произошло это на рождестве, в один из морозных каникулярных дней; в помещении было холодновато и мы, школьники, в перерыве грелись, толкая друг друга и разминаясь. Чтение заняло весь зимний день-рассказ большой,- но слушали терпеливо, никто не ушел, никто не шумел, не мешал читать. Мне трудно сейчас судить, хорошо ли читал Борис Авенирович: для меня это первое знакомство с Диккенсом явилось чудом, настоящим рождественским чудом!

Весной произошел эпизод в ином роде. Привыкнув рыться на полках, я выбрал себе роман Эмиля Золя «Проступок аббата Муре» (хорошо еще, что не «Нана»!), и, когда дома начал читать, ощутил неловкость: делаю что-то не то. Не стану преувеличивать свою сознательность, но все же я вернул книгу в библиотеку, не дочитав. Вернул в присутствии Бориса Авенировича, тогда как брал без него; и тут испытал другую неловкость :его помощница поучила из-за меня выговор- не подумавши выдает книги. Я впервые видел Бориса Авенировича не на шутку расстроенным. Зато во время пасхальной заутрени(единственная церковная служба, которую. я посещал охотно: привлекало зрелище сотен горящих свечей, ликующий хор- «Смертию смерть поправ!») я очень обрадовался, увидев, как Борис Авенирович и его миловидная помощница мирно христосовались- обменялись троекратным, если не пятикратным поцелуем.

И какое же неоценимое благо совершила эта молоденькая библиотекарша, вручив мне летом того же 1920 года «Приключения Тома Сойера»! Пожалуй еще никогда я не испытывал такого восторга и такого ощущения сотоварищества, чувства локтя, читая о приключениях Тома; тем более, что его влюбленность в Бекки нашла бурный отклик в моей влюбленности в Воронцову, о которой я уже рассказывал.