Александр Красницкий - Рюрик

Дело было в Вербное воскресенье. Народ толпой валил в собор Святой Софии, и Варда, ничего не подозревая, пошёл причаститься вместе со своими распутными друзьями. По дороге он раздавал милостыню, громко шутил, вспоминая шалости царского двора в минувшую ночь, и хохотал так, как, наверное, никогда ещё не смеялся. Но… таинство причащения для Варды не состоялось. В этот день Игнатий не приобщил его к деяниям великих святых, объявив всем о позорной связи кесаря с…

Этого Варда вынести не мог. Он захлебнулся от злости, побагровел, а пока соображал, как ответить Игнатию, тот закрыл келью для причастия и удалился к себе, чтоб собраться с мыслями и успокоиться. Он знал, что всесильный Варда отомстит ему, и кесарь отомстил. Года не прошло, и вот Игнатий низложен, а на высшую церковную должность в государстве возведён известный на богословском поприще учёный Фотий. Да, Фотий к тому времени уже написал свой знаменитый трактат о Духе Святом, который исходит не только от Отца Божьего, но и от Сына, и этим добился отрешения римского папы от сана, чем и прославился на весь крещёный мир. Только вот большой омофор [90] Омофор (греч.) - наплечник, широкий лентообразный плат, украшенный крестами. Его имели право носить только епископы. , подсаккосник [91] Подсаккосник (греч., слав.) - длинный шёлковый белый или голубой халат, который надевался под парадную одежду священнослужителя. и саккос [92] Саккос (греч.) - богато расшитая архиерейская одежда, надеваемая перед богослужением. никак ему ещё не даются без дрожи в руках. А что говорить о митре и клобуке? Никак они не смотрелись на его голове! Фотий и волосы отпустил, и бороду отрастил, как все сановитые священнослужители, а патриаршие головные уборы всё равно не шли к его узкому, всегда бледному лицу с глубоко сидящими карими глазами.

Увлечённый не покидавшими его воспоминаниями, Фотий нервно перебирал палеи, апокрифы, хронографы в драгоценных переплётах, не задерживая внимания на раскрытых страницах, зная, что оправдание своих действий он всегда найдёт либо в ветхозаветных, либо в новозаветных книгах. Дело не в библейских толкованиях тех или иных помыслов людей, дело в том, что Фотию не давала покоя совесть и какое-то странное предчувствие тревожило его который день подряд.

Да, он знает, что Варда вместе с новым царедворцем Василием Македонянином уплыли к Сицилии биться с пиратами, а Михаил Третий ушёл с войсками в Каппадокию. Соперник-патриарх, этот чистюля и умник, томится на Теревинфе… Нет, что-то не так… Не случайно, наверное. Македонянин, этот умный армянин, увёл с собой всесильного кесаря. Если что-то произойдёт на Средиземном море, то никто не поймёт, чьих это рук дело будет. Ну и что? Это даже лучше… Он не любит Варду… Но что же тогда так беспокоит тебя, новоиспечённый патриарх? Собственная судьба? Да, потому что он не знает, как жить, если будет низложен, вдруг он не угодит новому царедворцу. А тут ещё этот трезвон колоколов… Что ещё случилось?

Когда слуга-монах доложил, что к городу со стороны Босфора подступил многочисленный враг, Фотий не поверил своим ушам. Как враг, когда армии нет в городе?! Нет ни флота, ни пехоты! Это что, заговор? Но чей?!

- Арабы?..

- Нет… не знаю, - запинался от страха монах. - Может быть, болгары… Какая разница!

Вот именно - какая разница?! Надо отразить натиск врага! Как энергично сказано! А как это сделать? Силами Орифы? Силами охранных войск? Этих сил хватит дня на два. А каковы силы врага? Неизвестно… Фотий с трудом произносил тяжёлые военные слова, пытаясь принять какое-либо решение. Надо поднять всех жителей Царьграда. Ну и что же, что калеки? Надо сказать эпарху Орифе, чтобы он послал в Каппадокию за Михаилом какого-нибудь воина, быстрого на ногу. И… неужели придётся послать кого-нибудь на Теревинф, в Мраморное море, к Игнатию? Ведь народ пойдёт именно за ним, за Игнатием, а не за Фотием, которого хорошо знают только при дворе императора да те монахи, которые обязаны постоянно напоминать народу, что их новый пастырь зовётся Фотием.

Патриарх волновался, мысля вслух, кое-что утаивая, но в основном заражал самого себя верой в необходимость благодатного действия. А страх… страх всё равно не уходил, всё рос и рос, и, как только речь зашла о непосредственном руководстве обороной города, Фотий чуть было не проговорился, заметив, что есть в конце концов глава охраны крепостных стен, пусть он и…

- Ах, народ?! Да, народ… Хорошо, - глухо согласился наконец он. Надо идти к собору Святой Софии… И пусть прекратят звонить колокола! - зло крикнул он монаху, и тот через посыльных исполнил приказание патриарха.