Валентин Иванов - Необычайные приключения Кукши из Домовичей. Сигурд победитель дракона. Повести древних лет

В новом Усть-Двинце оседали новые семьи биарминов, ставили дворы по новгородскому примеру, перенимали новгородские обычаи. Поморяне же воспринимали биарминовские навыки. Слияние происходило незаметно, не было препятствий в виде закоснелых обычаев. А отношение к роду, к взаимной поддержке родовичей, к пользе послушания старшему в роде было общее у новгородцев и биарминов.

Всем были понятны основы доброй Новгородской Правды, заключавшиеся в очевидно человеческом признании равного права всех людей на вольность и на блага земли.

Во дворе старшины Одинца жил новый, особенный человек. Его нашли едва живым на берегу Двины ниже того места, где затонул наибольший драккар вестфольдингов.

Человек, как зверь шерстью, зарос черным волосом и, как зверь же, был без речи. На его шее сидел медный обруч с нурманнской буквицей «R». Такая же буквица была выжжена на его лбу, а на ноге цепь, прикованная к вырезанной из днища драккара прочной дубовой доске. По доске-то поморяне поняли лучше Оттара истинную причину потопления «Дракона».

Черпальщик до самой зимы молча и дико, не боясь холода и дождя, просидел в углу двора. С наступлением морозов он забился под лавку в избе.

Ребятишки боялись человека-зверя, потом привыкли, и он, как видно, привык. К середине зимы черпальщику сделалось легче. Он, как маленький, ходил за хозяйкой Заренкой, таскал воду, дрова.

И горько и радостно было наблюдать, что в изувеченной нурманнами душе затеплилась живая искорка. Диво, он пытался учиться говорить.

С весны черпальщик мог работать простую мужскую работу. На работе окончательно освоил человеческую речь, но лишь через два лета он сумел припомнить и сложить слова рассказа о своей прежней страшной жизни.

Бежавший от нурманнов варяг из померано-русских славян Рорик не осел у поморян, вскоре ушел в Новгород. Рорик не вернулся на родину, а дал Городу клятву-роту на верную службу и сделался городским ротником-воином.

Вместе с другими Рорик ходил на службу на окраину, отличился воинской сметкой и разумно-спокойной храбростью. Он пришелся по душе Гюряте, который послал его ротным старшиной в Ладогу. Со временем Рорик, взяв в жены племянницу новгородского посадника, породнился с Гюрятой.

Художник любого века, любого народа, создавая причудливый орнамент, обязан положить в основу сплетение взятых из жизни очертаний звезды, цветка, ветвей, живых существ. Иначе самое богатое воображение остается бесплодным. Так и для любого здания лжи, вольно или невольно, но всегда берут хоть малое зернышко правды, хоть самый искаженный образ истины…

По истечении двух с половиной веков от неудачной попытки норманнов утвердиться также и на востоке от Скандинавии, ученый монах Нестор приступил к составлению летописного свода. И сочинение родословной современных ему киевских князей легло на первого летописца… Традиция того времени, да и последующих, требовала «великих» предков для властителей. Римские монахи, нанятые феодалами Запада, рисовали для франкских, германских и прочих владык родословные древа от действительных или мифических консулов, трибунов, диктаторов древнего Рима. Но для Нестора Западный Рим был слишком далек, а Византия — слишком близка. Христианин, Нестор не мог забраться на Олимп или подняться к богу Солнца. Но, следуя льстивой византийской традиции, он «вывел» князей не то из дикого мрака скандинавских фиордов, не то из хотя и славянской, но все же не своей Померании. А не нашел ли Нестор в числе истинных, своих, сермяжных родоначальников киевских князей также и выходца из померанских славян Рорика, на обрывках истории которого и построил свою легенду?

В год нурманнского разоренья Одинцу шло тридцать четвертое лето, а Заренке двадцать восьмое. Они чисто, не растрачивая крови и не разменивая сердца, прожили свою первую жизнь. И вторую сумели начать со зрелой силой познания себя и других.

Не скоро появились в Одинцовом дворе прежние достатки. А жизнь спорилась. Помощники Ивор и Гордик подрастали, за ними поднимались другие: теперь Заренка не скупилась для мужа на доброе, любовное слово и, в счастливом браке, больше не отказывала Одинцу в сыновьях и дочерях. Но это — их дело. Одинец жил без былой тоски, со спокойным, сытым сердцем. Чего еще нужно человеку!..

И еще по-иному увеличивался род Одинца и Заренки. После нурманнского разорения осталось много вдов и сирот. Не разбираясь в племени, поморяне и биармины подбирали безотцовщину. Заренка жадно тянулась пригреть несчастных. В семье Одинца воспитывались шесть ребятишек из рода замученного вестфольдингами Расту и трое Отениных.