Альгирдас Поцюс - Заложники

Бородатый перестал жевать и пристально посмотрел на девушку.

Довиле хотела было сказать что-то, но спохватилась. Помолчав немного, она неуверенно произнесла:

— А я хотела на Новый год родителей проведать..

— Еще успеете, — перебил ее гость.

Съев оладьи и варенье, мужчины продолжали сидеть за столом. Они уставились в пустую тарелку, будто надеясь на добавку, затем нехотя поднялись. Крепыш, который за весь вечер не проронил ни слова, как бы желая доказать, что он все же не немой, посетовал:

— Съел и даже не заметил…

— Хватит, и на том спасибо, — не поддержал товарища бородатый. — Важно, что поели вкусно.

Попрощавшись, мужчины ушли. Было слышно, как громко скрипит снег под их сапогами.

На следующий день Леокадия, прибравшись в классах, поднялась на второй этаж к учительнице.

— Чего этим полуночникам у вас понадобилось? — поинтересовалась она. — Я им вчера задала жару. Не морочьте голову нашей учительнице, говорю. Еще беду накличете!

— Разве с ними поспоришь? — миролюбиво возразила Довиле. — Оставили меня без ужина. Все блинчики умяли…

— Это такая публика — им сколько ни подай, все мало! — возмутилась сторожиха. — Я с ними обычно не церемонюсь. Убирайтесь, говорю, сшибайте куски у тех, кто побогаче.

— Лишь бы серьезнее беды не было, а это пустяки..

— И то верно, — согласилась женщина. Покрутив на пальце связку ключей, она неуверенно спросила: — У вас, видно, кто-то есть в лесу, да? Уж не брат ли?

Довиле подозрительно посмотрела на собеседницу: ей-то какое дело? Догадавшись, что означает ее взгляд, тетушка Леокадия стала оправдываться:

— Да вы не подумайте ничего плохого. Зря я, видно, любопытствую. Ведь и сама не люблю, когда суют нос в чужой огород. Просто вы стали мне такой родной, как дочь… Я к вам и со своими бедами, и вообще… Оттого и…

Довиле разволновалась, обняла женщину, прижала к груди ее седую голову.

— У меня ведь тоже все так плохо сложилось, — тихо сказала она. — Да, есть в лесу дорогой мне человек, только не брат, нет! Одноклассник бывший… Мы любим друг друга. Как подумаю, что и он когда-нибудь… вот так же… на городской площади…

— Ох, горюшко-горе! — всплеснула руками тетя Леокадия. — Я — несчастная мать, а ты, оказывается, тоже несчастна, хоть и такая молоденькая… Ох, горе, горе… Бедная девушка…

Не раз потом Довиле вспоминала ее слова — «бедная девушка»… Ну почему именно ей суждено было полюбить человека, затянутого жизненным водоворотом в пучину, где есть только ожесточение и рознь? Ведь мог же Шарунас, как другие, уехать учиться или работать в соседней школе? А теперь вот вздрагивай каждый раз при мысли, что в последний день года во дворе появится незнакомый человек и отвезет ее в санях невесть куда…

Довиле пока не могла определенно сказать, как она поведет себя в тот решающий день: поедет, куда приказано, или сбежит к родителям? Ее раздирали сомнения, и они мучили, как болезнь. Утром тридцать первого декабря девушка поднялась ни свет ни заря, и первой мыслью было: отказ поехать будет равносилен предательству. Выходит, Липка не на шутку перепугалась и сбежала — иначе Шарунас и не подумает. Грош цена, значит, их любви. Эти мысли придали девушке решимости. Скорей, только бы поскорей увидеть любимого — больше Довиле ни о чем не могла думать. Раз уж на его долю выпало столько лишений, она не может, не должна выбирать в жизни лишь безопасные тропы. Будь что будет…

С самого утра пошел легкий снежок, а после обеда не на шутку разыгралась вьюга. Учительница все чаще подходила к окну, смотрела во двор. Пушистые снежинки прилипали к стеклу и, сбившись в комья, соскальзывали на подоконник. Казалось, в этом беснующемся мареве не места живым. Выйдешь наружу — и пропадешь: облепит тебя с ног до головы снегом, укутает стихия холодной периной. В такую погоду, как говорится, хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. А что, если это предзнаменование? Если сама природа хочет предупредить об опасности, удержать девушку дома? Может статься, что таинственный незнакомец собьется в этакую непогоду с дороги и не приедет. Не успела Довиле подумать об этом, как увидела во дворе красивого буланого коня, который тащил за собой сани. Грива и спина коня, возница и облучок были белыми от снега. Конь остановился возле забора и отряхнулся. Человек, казавшийся издали заснеженной копной, продолжал неподвижно сидеть на месте. Наконец он зашевелился, повернулся боком и посмотрел на школьные окна. Учительница отпрянула в сторону. По спине пробежал неприятный холодок. И все-таки она продолжала наблюдать из-за занавески. Вот возница неуклюже выбрался из саней: не поймешь, стар он или просто неповоротлив, оттого что слишком тепло укутан. Суконная хламида, наброшенная, по-видимому, поверх тулупа, путалась у него в ногах, капюшон целиком скрывал лицо. Мужик пошарил в санях и вытащил мешок с овсом, подвесил его к морде животного. Нагнув голову до самой земли, конь принялся жадно есть. Хозяин же, судя по всему, не торопился идти в дом. Он топтался возле саней, сметал с них снег и, поправив попону на сиденье, принялся разглядывать школьный двор — не иначе давал роздых коню.