Альгирдас Поцюс - Заложники

В вестибюле уже дежурил Тучкус. Он внимательно оглядел меня с головы до ног, точно я за это время неузнаваемо изменилась, и тихим, таинственным голосом пригласил к себе в кабинет на разговор.

— Не слишком ли много вольностей и прочих интимностей вы себе позволяете, товарищ Кальтяните? — спросил заведующий, откинувшись в кресле и полуприкрыв голубые остекленелые глаза.

— Кажется, до сих пор не существовало указания, в каких дозах распределять свои эмоции, — парировала я, устраиваясь в кресле поудобней.

— Вам должны были привить чувство меры в школе, в семье, наконец, в коллективе музея, товарищ Кальтяните!

— Что ж, значит, в моем воспитании есть пробелы, но я надеюсь их ликвидировать с вашей помощью, — серьезно ответила я, с трудом сдерживая смех.

К моему величайшему удивлению, Тучкус принял все за чистую монету. Просветлев, он перегнулся через стол и сказал потеплевшим голосом:

— Я всегда готов вам помочь, можете не сомневаться. И вообще мы могли бы пообщаться после работы.

Это уже было что-то новое. Тут следовало хорошенько поразмыслить, прежде чем давать ответ. Интересно, он всем это предлагает, или я исключение? Подавив улыбку, я сказала:

— Что вы, я не смею отнимать у вас время. Ведь вы наверняка по вечерам повышаете свою квалификацию.

Уловив наконец иронию в моем голосе, заведующий скис.

— Не надо так, товарищ Кальтяните. Поверьте, я вас искренне уважаю.

— Я вас тоже. Иначе говоря, между нами взаимоуважение.

Тучкус монотонно, как заведенный механизм, постукивал кончиком карандаша по столу. Порой уголки его губ трогала холодная, казавшаяся приклеенной улыбка.

— А вы не могли бы рассказать, о чем вас расспрашивал тот веселый брюнет? Сам видел, темпераментный разговор получился.

— Он только хотел узнать, не писал ли Кристийонас Донелайтис тексты эстрадных песен.

— Ну, и что вы на это?

— Увы, должна была его огорчить.

Поразмыслив немного, заведующий с глубокомысленным видом изрек:

— Вряд ли вы поступили правильно. Мы не должны выставлять перед иностранцами своих классиков в плохом свете. Можно было найти уклончивый ответ, сказать, к примеру, что вообще-то Донелайтис писал в основном серьезные вещи, однако при желании у него можно обнаружить и кое-что для эстрады.

— Знаете что, товарищ заведующий, — сказала я, собираясь уходить, — я почему-то убеждена, что Донелайтис в нашей с вами защите не нуждается.

Хотя ничего особенного в тот раз не произошло, однако мои отношения с Тучкусом явно разладились. Он больше не подзывал меня к единственному телефону, который находился в его кабинете, а лишь коротко сообщал о звонке. Услышав однажды мой голос в коридоре, он высунул голову из кабинета и сказал:

— Товарищ Кальтяните, вам звонил какой-то мужчина. Он кто, ваш приятель?

— Да, это мой друг.

— Так вот я ему посоветовал не отвлекать вас от работы.

Через час этот диалог повторился слово в слово.

— И снова вам звонили, — сообщил он, глядя на противоположную стену коридора. — На этот раз пожилой мужской голос.

— Ого! — не удержалась я. — Да у вас великолепный слух, товарищ заведующий.

— Неужели и это ваш друг?

— Да, скорее всего.

Тучкус с обескураженным видом скрылся в кабинете. Такого откровенного признания он явно не ожидал.

Другая моя стычка произошла с заведующим из-за того, что я нарушила правила конспирации. Тучкус любил из всего делать тайну. Можно было подумать, что у нас не музей, а арсенал атомных бомб.

— Я пошел в Министерство культуры, только об этом никому ни звука, — шепотом говорил он и покидал здание музея, покачивая на ходу огромным желтым портфелем.

Я была немного удивлена, услышав однажды, как он разговаривал по телефону с женой.

— Это я… Ты знаешь, по какому делу… — говорил он… — Отопри ящик письменного стола. Сама знаешь какой… Да… да… Вынь оттуда книжку… Знаешь какую… Да, да… Говори телефон. Ты знаешь, чей номер мне нужен… Да, да…

Похоже было, он специально натаскивал перед этим свою жену, и поэтому она понимала все с полуслова.

Многие работники музея писали научные труды, не мог оставаться в стороне и Тучкус — ведь он был одним из наших руководителей! На одном из заседаний ученого совета он объявил, что наткнулся на интересный материал и будет писать на его основе диссертацию. Слова Тучкуса вызвали интерес, но на расспросы, что за тему он облюбовал, Тучкус лишь загадочно улыбался: вот напишу, тогда увидите! Стоит ли говорить, что ученый совет таким ответом не мог удовлетвориться, и нашего заведующего попросили в общих чертах изложить свой замысел на бумаге. После долгих колебаний Тучкус наконец потихоньку вызвал меня к себе в кабинет и раскрыл секрет. По идее я должна была сказать ему, что тронута столь высоким доверием, но ничего из этого не получилось, настолько он меня рассмешил. Уж очень необычно звучала его тема: «Портреты блюстителей порядка в литовской литературе, начиная от Донелайтиса и кончая Казисом Саей». Не вытерпев, я поделилась тайной с Рутой, и через пару дней об этом узнал весь музей. Верно говорят, что язык женщины — ее страшнейший враг. Вот почему я не удивилась, увидев у себя на столе записку: «Зайдите ко мне. Леопольдас Тучкус».