Вадим Каргалов - Юрий Долгорукий

Тогда-то и отправили Ульяну в Кидекшу, ключницей на княжеский двор. Разумно посоветовал боярин Василий: по месту близко, полчаса на коне, а от любопытных глаз - далеко.

И раньше князь Юрий Владимирович часто наезжал в Кидекшу, а теперь и вовсё больше жил в своём новом граде, чем в Суздале. Почасту так бывало: утром приедет князь в суздальский дворец, посидит на совете с боярами, послов примет или доклады тиунов послушает, а после обеда - обратно.

А этой осенью, едва развязались неотложные дела, отъехал Юрий в свою любимую Кидекшу и задержался до зимы. Со двора почти не отлучался. Видно, хватало князю утехи в своём собственном тереме.

Ульяна словно расцвела, по двору не ходила - порхала, одаряя встречных счастливой улыбкой. И люди улыбались ответно. Лишь завистливые на чужое счастье не радуются, а завистник и сам себе не мил...

Разве кто мог знать, что из Переяславля уже едет гонец и что Мономахово слово, которое он привезёт, положит конец счастью Ульяны?

Гонец нагрянул в Суздаль поздним вечером, когда городские ворота были уже на крепких запорах. Сопровождавшие гонца дружинники дерзко застучали в ворота древками копий. Воротные сторожа, услышав, что приехали люди Владимира Всеволодовича Мономаха, кинулись открывать высокую — чтобы на коне можно проехать — калитку. Приезжие по одному протискивались в калитку — заиндевевшие, ссутулившиеся в сёдлах.

Стоял уже декабрь, холодный и вьюжный, и приближались Никольские морозы, знаменующие неотвратимость зимы. Недаром в народе говорили: «Хвали зиму после Николина дня!» В этот год зима пришла прямая, снежная, без поганой оттепельной мокрети. Богатырская зима!

Только Никольский хлебный торг, который цену хлебу на весь год ставит, ожидался нещедрым. Во многих сёлах не успели схоронить в лесах хлебушек, пограбили проклятые булгары или сожгли. Но на Никольскую складчину хлеба хватало, в каждом дворе варили пиво. Хороша Николыцина пивом и пирогами!

И для девиц Николин день - особенный, начало сватовства. Кому радость, а кому слёзы. Хорошую невесту и на печи найдут, а дурную хоть на крылечко выставляй — пройдут мимо, не глянут.

Ждали люди Николин день с радостью и надеждой. И надежда точно бы сбывалась: мирно было в Суздальской земле, ничто не предвещало худа.

А тут неожиданный гонец из Переяславля...

Воевода ничего хорошего от гонца не ждал. Шибко не понравилось Петру Тихменю, что скрытничает гонец, даже полусловом не намекнул, с чем приехал. Одно твердит: «Веди к князю Юрию Владимировичу!»

Отговорившись поздним часом, воевода отправил гонца в дружинную избу — ночевать, а сам размышлял, как поступить: звать князя в Суздаль или вести гонца прямо в Кидекшу.

Не любил господин Юрий Владимирович, когда в Кидекшу наезжают чужие люди. Да и негоже княжеский сон нарушать, невелика птица - гонец, хоть и серебряной цепью на шее красуется. Подождёт!

Вот перед рассветом поедет в Кидекшу скоровестник, известит о гонце, пусть князь сам решает, приехать ли в Суздаль или принять гонца в Кидекше, на своём дворе.

Дворецкий Ощера Михайлович воеводское решение одобрил, сказал веско и значительно: «Так будет ладно. Среди ночи Юрия Владимировича тревожить ни к чему».

Во втором часу дни [59] Примерно одиннадцать часов утра. На Руси отсчет времени начинали с восхода солнца. прибыл ответный скоровестник из Кидекши с княжеским словом: гонцу ждать в Суздале. А к обедне и князь приехал с боярином Василием, уединились в посольской горнице (других мужей князь с собой не позвал).

С чем приехал гонец, воевода и дворецкий так в тот день и не узнали. Приметили только, что сумрачен стал князь. Видно, вести из Переяславля были не из добрых.

Отъезжая обратно в Кидекшу, Юрий Владимирович наказал воеводе, чтобы тот созвал больших ростовских бояр для совета: тысяцкого Георгия Симоновича, воеводу Непейцу Семёновича, Фому Ратиборовича. А как соберутся мужи в Суздале - дать знать.

Растворились воеводские гонцы в снежной круговерти — разыскивать бояр. По глухому зимнему времени сидели мужи в своих вотчинах, как медведи в берлоге, в Ростов наезжали нечасто.

На совете в потайной горнице, кроме приезжих ростовцев, были воевода Тихмень, дворецкий Ощера, огнищанин Корчома, княжеский духовник Савва — все люди ближние, доверенные, таиться от них князю ни к чему.

Сидят мужи рядком на лавке, ждут княжеского слова.

Юрий вздохнул, заговорил негромко: