Владимир Семенов - Кремлевские тайны

И первой заботой низвергнутых ответственных, вернее, безответственных сановников было установить — чтобы видело и оценило начальство! — четкий водораздел между собой и прочими лагерниками; в разговоры с нами они не вступали, а если уж приходилось, то был это диалог с партией.

Однако скученность и теснота брали свое. Я приглядывался и прислушивался к заносчивым новичкам, стараясь разобраться: истинные ли вера и убежденность движут этими твердокаменными «партийцами»? Или в их поведении и высказываниях расчет, надежда на то, что дойдет же какими-то путями до Отца и Учителя, как пламенно горят любовью к нему сердца под лагерным бушлатом, как далеки все они от ропота и непоколебимы в своей вере в правоту Вождя и как ждут, когда он сочтет нужным шевельнуть мизинцем — поманить, и они ринутся наперегонки восхвалять его и славить, служить ему, Великодушному и Справедливому!

Чураясь зеков-некоммунистов, «твердокаменные» пытались сомкнуться с начальством, держась с ним по-свойски, словно их — вчерашних соратников и единомышленников, рука об руку укреплявших престол вождя — разделило всего недоразумение, случайность, которые вот-вот будут устранены. И потом, разве нет больше на крупных постах, даже среди тех, кто на снимках в газетах удостаивается быть названным «ближайшим учеником», приятелей, с кем рука об руку водили продотряды, раскулачивали, устраивали процессы, работали в органах?

Они заступятся…»

Как вспоминал Хрущев, в последние годы жизни Сталин часто говорил своим соратникам: «Что будете делать без меня? Пропадете, как котята!»

Человек, издевающийся над животным, легко переходит к мучению человека.

В июне 1920 года Бабель добровольно ушел на фронт, в Первую Конную армию.

Бабель приехал на фронт как корреспондент газеты «Красный кавалерист» — Кирилл Васильевич Лютов, русский. Двигаясь с частями, он должен был писать агитационные статьи, вести дневник военных действий. На ходу, в лесу, в отбитом у неприятеля городе Бабель вел и свой личный дневник.

Писатель был поражен хладнокровному отношению к своей и тем более к чужой смерти, пренебрежению к личному достоинству другого человека. Насилие встало в обыденный ряд.

Бабель записывал:

«Совещание с комбригами. Фольварк. Тенистая лужайка. Разрушение полное. Даже вещей не осталось. Овес растаскиваем до основания. Фруктовый сад, пасека, разрушение пчельника, страшно, пчелы жужжат в отчаянии, взрывают порохом, обматываются шинелями и идут в наступление на улей, вакханалия, тащут рамки на саблях, мед стекает на землю, пчелы жалят, их выкуривают смолистыми тряпками, зажженными тряпками (…). В пасеке — хаос и полное разрушение, дымятся развалины.

Я пишу в саду, лужайка, цветы, больно за все это». Общение с природой облагораживает.

В одном из известных писем к родным первый чекист Дзержинский утверждал, что был счастливым лишь в минуты, когда чувствовал себя «частицей природы»: «Я сам помню из времен моего детства эти минуты невыразимого блаженства, когда, например, положив голову на колени матери, я слушал по вечерам шум леса, кваканье лягушек, призывный крик дергача и смотрел на звезды, которые мерцали точно живые искорки…

Минуты подлинного счастья, когда природа так меня поглощала, что я почти не чувствовал своего существа, а чувствовал частицей этой природы, связанной с ней органически, будто я сам был облаком, деревом, птицей».

Не случайно любовь Дзержинского расцвела на фоне природы в Татрах. Там и был зачат его единственный сын — Ясик.

Вот, что вспоминала Софья Дзержинская (в девичестве Мушкат) о своем свадебном путешествии:

«Переночевав в убежище, мы намеревались утром двинуться дальше, но задержались в Гонсеницовых талях еще на сутки и только утром следующего дня, обойдя озеро Чарны Став, начали восхождение на Заврат.

Дорога была легче чем в прошлый раз, потому что снега уже не было, синие пятна-указатели отчетливо виднелись, железные скобы, вбитые в гранитные скалы, были обнажены и доступны.

Поэтому мы без труда поднялись на перевал. И снова взорам открылся чудесный вид на пять Польских озер.

Погода была замечательная, горный воздух чист и упоителен. Мы спустились к озерам. Около них кружилось много птиц.

В Феликсе проснулся охотник. Он жалел, что у него не было двустволки.

Мы продолжали восхождение.

Снова ночлег и убежище в Ростоке и дальше путь к Морскому Оку. Мы немного свернули, чтобы увидеть водопады Мицкевича. Они очень понравились Феликсу. Очарованный красотами природы, он мыслями оторвался от беспокоивших его партийных дел.