Анвер Бикчентаев - Орёл умирает на лету

«20 февраля 1943 года.

— Ты еще не спишь?

Я готов послать его к чертовой матери.

— Чего пристал?

— У меня там, под гимнастеркой, где положено быть сердцу, что-то, видно, вышло из строя.

— Бог, как говорят практичные американцы, с умом сконструировал человека, но забыл изготовить для него запасные части...

— Ты все зубоскалишь, а мне не до шуток...

— Ладно, так и быть, утром попрошу старшину, чтобы он для твоего сердца кое-какие запасные части заказал в интендантстве. Уговор остается в силе лишь в том случае, если ты все-таки дашь вздремнуть».

Он проснулся в полночь, когда на его лицо упали лучи ручного фонаря. Писарь роты спросил:

— Где тут Бардыбаев?

— Вон, крайний.

Он долго тормошил сержанта и, ничего не добившись, дернул за ногу.

— Живо, ротный вызывает.

— Тревога? Разведка? В секрет? — быстро выспрашивал сержант, торопливо одеваясь.

— Какая тревога, чудак, лейтенант вызывает, — бросил с усмешкой тот.

Бардыбаев, пропуская вперед писаря, отрывисто сказал:

— Пошли!

Матросов решил дождаться возвращения Бардыбаева. Он принес охапку дров, растопил печку. Устроившись поудобнее перед огнем, положив подбородок на ладони, Саша задумался. Так просидел он около получаса. Дверь скрипнула, вошел Бардыбаев. Он молча присел рядом, достал черный шелковый кисет, свернул цигарку и прикурил от уголька.

Саша, чтобы нарушить затянувшуюся паузу, предложил:

— Ложитесь, товарищ сержант. Я сам подброшу дров.

— Спать уже некогда, — произнес Бардыбаев и, быстро взглянув на часы, сообщил: — В шесть утра комсомольское собрание перед штабным блиндажом.

В предрассветные сумерки около штабного блиндажа, недалеко от опушки леса, собрались тридцать четыре комсомольца первой роты. Люди еще не знали, почему их созвали в такую рань. Собравшиеся делали различные предположения:

— Добровольцев в разведку будут отбирать, даю честное слово, что так, — говорил Перчаткин.

Его перебил Рашит:

— Ребята, да ведь сегодня день Красной Армии. Праздник...

— Значит, митинг, — решил Гнедков.

Появившиеся командир роты Артюхов, старшина Соснин и комсорг полка Брякин положили конец спору. Вокруг них образовался тесный круг. Под ногами весело поскрипывал снег; над Ломоватым бором резвился ветер. В ясном небе мигали далекие звезды. В темноте трудно было различить лица людей. Однако высокого, худощавого Брякина все узнали сразу. Он, оглядев темные фигуры, весело сказал:

— Времени у нас в обрез, обойдемся без президиума, протокол оформим потом. Нет возражений?

— Правильно. Ведите сами! — послышались голоса.

— Тогда разрешите собрание считать открытым. Слово для сообщения — командиру роты.

Саша стоял в тесном кругу бойцов. Зимний рассвет настроил его радостно.

«Как чудесно жить на свете! — думал он. — Серебристая книжка лежит рядом с сердцем. Другие ребята также берегут ее! Жаль, что нет фотографии на комсомольском билете. Но не беда, приедет фотограф, приклеить недолго... Вот за февраль не уплатил членские взносы, хотя сегодня только двадцать третье. Надо будет внести, тем более идешь в бой... Хорошо, что и Рашит рядом. Кругом — верные друзья. Все испытаны в боях, на них можно положиться... Ну, скоро ли начнут?»

Какая торжественная тишина вокруг. Наверняка в эту минуту на всех фронтах проходят собрания. Верно, поднялись с ночи летчики и моряки, саперы и разведчики. Одним словом — все. Может, и в Уфе, в колонии, собрание?

Саша с уважением взглянул на Артюхова. Завидный характер у командира роты, ничего не скажешь. Ведь предстоит смертный бой. Кто его знает, с какими трудностями ему предстоит сегодня встретиться, как еще обернется атака.

— Полагаю, — сказал он, — все видели собственными глазами наши Чернушки?

В этом селе, затерявшемся в северо-западных лесах, никто еще не побывал, даже он сам тут впервые. А как здорово звучит в его устах «Наши Чернушки!..»

— Крыши домов, главным образом, да трубы, — позволил себе пошутить ротный писарь.

— Там, — добавил Артюхов, не обращая внимания на неуместное зубоскальство своего писаря, — вчера последний раз фашисты поужинали с комфортом, рассевшись возле русских печей, а не ерзая на морозе, как это случилось проделать нам. Обедать там пора, пожалуй, нам самим...

— Вот и вся недолга! — брякнул писарь.

«Ничего себе солдат! — недовольно подумал Саша. — Зачем ему, писарю, из кожи лезть? Пусть себе наградные листы оформляет и подает заявки на живых и мертвых».