Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

Нед больше не появляется при дворе. Мне повезло избежать брака с юношей, который пусть и обладает самыми добрыми в мире глазами, но является лишившимся королевской милости сыном казненного предателя.

Благо и то, что я не позволила амбициям отца вторгнуться в мои молитвы, хоть я и знаю, что все протестанты и каждая живая душа в Англии желали, чтобы я вышла замуж за короля и повела наше королевство к истинной вере. Правда, сам кузен подобных желаний не высказывал, король Эдуард, напротив, настаивал, что женится непременно на иностранке, но католическую принцессу он явно не потерпит. А из всех девушек протестантской веры я подхожу ему больше всего, потому что больше остальных предана вере, которую мы с ним разделяем, к тому же мы дружим с самого детства, и я – дочь принцессы крови. Что еще важнее, мой отец велел обучать меня риторике, королевскому умению, и я сама решила изучить арабский и иврит вместе с латынью и греческим. Если на меня падет выбор короны, то я буду к этому готова. Я жила с Екатериной Парр, и я знаю, что женщина может быть и ученым, и монархом.

На самом деле, я готова к этому призванию лучше, чем была готова она, вот только я не паду жертвой греха вожделения короны и власти, которую она дает.

Единокровные сестры короля не идут ни в какое сравнение со мной ни по тяге к наукам, ни по набожности. Жаль, что они не следуют моему примеру. Они прилагают все возможные усилия, чтобы сохранить свое положение при дворе и в глазах других людей, не заботясь о том, как видит их Господь. Никто из моих родственников не ведет праведной жизни, как я. Принцесса Мария – убежденная католичка, и одному Всевышнему известно, во что верит Елизавета. Две другие прямые наследницы, Мария Шотландская, тоже католичка, выращенная в греховной роскоши при французском дворе, и Маргарита Дуглас, дочь моей двоюродной бабки Маргариты, вышедшей замуж за шотландца, живет в укромном уголке в Йоркшире и, говорят, тоже придерживается католичества.

Ближе всего к трону стоит принцесса Мария, и нам приходится выказывать ей всяческое почтение, как бы мы ни относились к ее верованиям. Когда принцесса Мария въезжает в Лондон с огромным военным отрядом сопровождения, моя мать и жена Джона Дадли едут в ее свите. Кажется, что вся эта процессия затеивается исключительно для того, чтобы напомнить всем: она – наследница короля, а мы – ее ближайшие друзья.

И я, одна из всей нашей семьи, отказываюсь надевать нарядные одежды и ехать в ее свите. Я не собираюсь красоваться в богато украшенных накидках с капюшонами, но она присылает мне нарядные платья, словно стараясь купить мою родственную любовь. А я сказала ее фрейлине Энн Уортон, что мне невыносимо слышать, как такую тщеславную особу, как принцесса Елизавета, превозносят за то, что она одевается скромнее меня. Я вообще не ношу ничего, кроме самого простого платья.

В Англии есть только одна женщина-теолог королевской крови, одна достойная наследница реформ королевы Екатерины Парр, одна дева, способная повести за собой реформированную церковь, и это – я. Меня никто не увидит одетой более легкомысленно, чем Елизавета, и я никогда не пойду в свите сторонницы католицизма.

Так пришел конец моей сестринской любви к кузине. Я никогда не считала, что принцесса Мария действительно питала ко мне какие-то теплые чувства, раз я осквернила ее огромную хрустальную дароносицу, в которой лежали просвирки для причащения в ее часовне, спросив одну из фрейлин, зачем она склоняется перед ней в поклоне. Я намеревалась вступить в борьбу за ее душу, вовлечь ее в теологическую беседу, в результате которой она бы призналась, что как добрая католичка она действительно верит в то, что этот хлеб и есть тело Христово. Тогда бы я показала ей, что хлеб – всего лишь хлеб и что Иисус на Тайной вечере потчевал своих учеников всего лишь хлебом, самым обыкновенным, приглашая их к молитве за Него. Он не говорил о том, что хлеб был Его телом. Он говорил не в буквальном смысле. Это же ясно любому, даже глупцу!

Я предвкушала эту беседу как весьма интересную и способную привести заблудшую душу к пониманию духовной истины, но, к сожалению, она ответила мне совершенно не так, как я рассчитывала. Она сначала помедлила, затем сказала, что просто кланяется нашему Творцу. Вот уже бессмысленный ответ!

– Но как? – вопросила я в негодовании. – Как он может быть нашим Творцом, если вот это – творение рук пекаря?

У меня получилось вовсе не то, что я намеревалась сказать, и Господу придется меня простить за то, что мне не удалось устроить теологический диспут. В моей спальне и в часовне в Бьюли они мне удавались намного лучше. Наверное, так случилось потому, что дьявол защищает своих слуг, а эта Энн Уортон точно находилась под его мохнатым копытом.