Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

Елизавета темным орлиным взглядом окидывает комнату в поисках жертвы, сначала скользит по моему раскрасневшемуся лицу, но потом возвращается к нему снова.

– Ах, леди Катерина, – вдруг произносит она, впервые за несколько месяцев обратив внимание на мое существование.

Я тут же опускаюсь в поклоне, стараясь загнать страх как можно глубже. Я любима лучшим из мужчин, я Тюдор, и я помолвлена. Ничем из этого она похвастаться не может.

– Я вижу, вы не утруждаете себя тем, чтобы следить за временем, – бросает она. – И в часовне я вас тоже не видела.

Все фрейлины тут же съежились от волны ее дурного настроения, образовав своими платьями коридор между мной и королевой. Все взгляды устремляются на меня. Я вижу усталое лицо сэра Уильяма Сесила, раздраженного и нетерпеливого из-за внезапного отвлечения на меня. Он главный советник Елизаветы, и его терпение подвергается серьезным испытаниям, когда она бранится со своими фрейлинами вместо того, чтобы заниматься государственными делами. Я вижу Роберта Дадли, который смотрит на меня так, словно мы не были знакомы, и тетушку Бесс, которая бросает на меня жгучие взгляды, словно недовольная моим поведением. А еще я вижу личико Марии, нахмурившееся из-за сочувствия и беспокойства за меня.

Как вероломны все эти люди! Моя сестра была королевой, и я на пять минут опоздала к королеве потому, что встречалась с мужчиной, которого люблю, достойным мужчиной, который готов защитить меня от врагов королевства, – а они ведут себя так, словно я шаловливая малолетка. А эта незаконнорожденная еще позволяет себе меня отчитывать! Но я снова опускаюсь в поклоне, прикусив язык.

– Прошу прощения, Ваше Величество, – говорю я как можно вежливее.

– Вы встречались с испанским послом в укромном месте? – спрашивает она.

Услышав, как королева выносит на публику такие тонкие вопросы, Уильям Сесил выгибает брови. Де ла Квадра, испанский посол, просто кланяется в дальнем конце комнаты, стараясь показать, что он ни при чем.

– Вовсе нет, – спокойно отвечаю я.

– Тогда с французским послом? – не унимается она. – Потому что до меня доходят слухи отовсюду, что вы недовольны вашим положением при дворе. Должна сказать, что ума не приложу, как я могу вас порадовать. К тому же, – и мне становится понятно, что она получает особое удовольствие от этих слов, – не понимаю, с чего это я должна вас радовать, учитывая тот факт, что это ваша сестра захватила мой трон.

Стоило ей заговорить о Джейн, как я забыла все свои страхи. Я почувствовала волну ярости, такую же жаркую и сильную, как недавняя волна страсти. Я не позволю этой рыжей узурпаторше оскорблять память моей сестры.

– Не тратьте ваших усилий на то, чтобы приносить мне радость, – холодно произнесла я. – Я всего лишь немного опоздала.

Она могла бы на этом и остановиться, у нее хватало и других забот, более серьезных, чем моя дерзость. Однако ее тонко выщипанные брови уже поползли вверх.

– Ну, в этом-то вы точно правы, – шипит она. – Я совершенно не обязана вас ублажать. Вы совершенно не годны для службы королеве. Что вы мне можете дать? Вы опаздываете и грубите, ваша мать вечно больна, а сестра так вообще не доросла до размера человека. Никто из вас троих не служит мне как настоящая фрейлина. Или мне стоит быть точнее и сказать «из вас двух с половиной»?

Не стоило ей подшучивать над моей сестрой, потому что я потеряла всякий контроль над собой из-за охватившей меня злости.

– О, не стоит делать что-то для меня, Ваше Величество! Вы еще столького не сделали для Дадли! Вот уж для кого вы не жалеете сил, – громко и внятно произношу я, глядя прямо в ее бледное лицо. Ее глаза стали расширяться от ужаса.

Бесс Сен Лу тихо вскрикивает, а Роберт Дадли изображает суровую мину. Мария прижала ладошки к губам и тоже широко распахнула глаза. Сама же Елизавета не издает ни звука, лишь только рука, в которой она сжимает веер, чуть подрагивает, выдавая ее усилия взять себя в руки. Она даже не смотрит на Роберта Дадли, но поднимает взгляд на Уильяма Сесила, который склоняет голову, словно желая нашептать что-то ей на ухо. Он может ничего не говорить, она и так знает, что если позволит себе гневный ответ, то тем самым развернет яркую вывеску над собором Святого Павла, и тогда все узнают, что именно я ей сказала. Сесил торопливо рекомендует ей отнестись к моим словам с пренебрежением, тем самым превратив мое оскорбление в шутку.

Она приоткрывает розовые губы и начинает громко смеяться, но смех больше похож на хриплое карканье.