Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

— Славно, государь, очень славно.

— Вот такими бы домами всю Москву обустроить. То-то бы здорово было. А то, что ни день — пожар полыхает. Никак москвичи без красного петуха не обходятся.

Апраксин узрел за одной из дверей жену, по-воровски выглядывающую в щель. Улучив момент, шагнул к ней, прошипел, как гусак, сердито:

— Вели стол в трапезной накрыть. Да живо мне!

— А это что за горница? — спросил царь, входя в очередную.

— Это Марфинькина, дочкина. После случившегося боюсь её вверху селить.

— Да-а, а что ж ты мне главное своё богатство не кажешь? Семью?

— Счас, счас, государь, — засуетился Апраксин и, обежав бояр, кинулся назад. — Мать... Дети... к государю. Да живей же, Господи!

Вскоре явились все — жена, двое сыновей и дочь. Какие-то все малость ошеломлённые, видно от испуга.

— Это вот, государь, супруга моя. Это сын Петьша, это Федьша...

Федьше пришлось подзатыльник дать, забыл, окаянный, с перепугу, как государю кланяться надо. После подзатыльника вспомнил.

— Старший, Андрей, в деревне, а это моя дочь Марфинька, — голос стольника потеплел. — Погорелица наша.

Девочка залилась румянцем, поклонилась государю с достоинством, удивившим даже родителя.

Царь ласково погладил девочку по русой головке, молвил улыбаясь:

— Королевна. Прекрасное дитя, — и спросил вдруг её: — Чай, страшно было гореть, Марфинька?

— Ужас, государь.

— О чём думалось в тот миг?

— О батюшке с матушкой, государь.

— Почему о них? — удивился царь.

— Так ведь для них какое б горе было, если б я сгорела.

— Ах ты, разумница! — Царь не удержался, на мгновение прижал голову девочки к груди. — Золотой ребёнок у тебя, Матвей Васильевич.

Апраксин и тлел и млел от счастья. Марфинька зарделась того более.

— А где ж спаситель твой?

— Тиша? Он на конюшне, — отвечала девочка. — Позвать?

— Ну, позови. Взглянем на героя.

Марфинька вприпрыжку кинулась из горницы, и со двора донёсся её голосок:

— Тиша! Тиша, иди, государь велит.

Пройдзисвет явился в дверях, увлекаемый за руку девочкой.

— Вот он, государь. Это мой Тиша, — сказал Марфинька, уже вполне освоившаяся с присутствием высокого гостя.

Фёдор Алексеевич с интересом осмотрел Тимофея, низко поклонившегося ему.

— Хорош молодец! — молвил наконец царь. — Таких бы нам побольше, пожалуй, турку б не поздоровилось. Где добыл такого, Матвей Васильевич?

— Сам вырастил, государь.

— Сам?

— Именно. На дороге подобрал мальчишку беспризорного. А ныне не нарадуюсь и поныне Бога за него благодарю. Не он бы — не жить Марфиньке.

Царь опустил руку в карман кафтана, вынул золотой, кинул Тимофею.

— Держи, герой.

Тот не ожидал этого, даже руку не успел выбросить навстречу летящему золотому. Монета ударилась об него, покатилась по полу. Марфинька тут же догнала её, подала слуге.

— На, Тиша.

— Спасибо, государь, — отвечал Пройдзисвет, чувствуя себя не в своей тарелке. — Мне можно идти?

— Ступай, молодец. Я рад был увидеть тебя.

— Государь, Фёдор Алексеевич, пожалуйте к столу нашему, — сказал Апраксин, заметив как из-за приоткрытой двери жена подаёт ему знаки. — У нас не ахти какие разносолы, но чарку за новоселье пригубить надо.

— Ну что ж, — улыбнулся Фёдор. — Назвался груздем — полезай в кузов. Так, кажется, в народе говорят?

— Так, так, государь.

— Ну а раз я назвался гостем, то без чарки, выходит, нельзя?

— Так положено по обычаю, государь.

Прошли все в столовую, где были расставлены на столе блюда, наспех спроворенные хозяйкой: яишенка, жареное мясо, икра, грибки солёные, пироги подовые, яблоки мочёные. Стояли меж тарелей и тёмные бутылки с фряжским вином.

Апраксин разлил по серебряным кубкам вино, государь поднял свой, сказал:

— За твой дом, Матвей Васильевич, за прекрасную семью твою.

Все выпили единым духом чарки, лишь царь только пригубил свою, поставил на стол. Поднялся.

— Ну, пора и честь знать. Спасибо за хлеб-соль, Матвей Васильевич.

Апраксин проводил государя не только до ворот, а до самой кареты, помог подняться на ступеньку. Низко поклонился:

— Спасибо, пресветлый государь, что жаловал раба своего Матюшку великой честью. Спасибо.

Конные стрельцы мигом разобрались, заняли свои места впереди кареты. И царский поезд тронулся по очищенной улице. А Апраксин стоял и смотрел ему вслед, тихо улыбаясь и чего-то бормоча себе под нос.

Воротившись в дом, он взял царский кубок, из которого не было отпито и глотка, сказал строго жене: