Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

— Десятка два, государь, это которые греки. Да и уж наших эстолько же — у них переняли дела каменные.

— Вот отряди двух из наших строить хоромы погорельцу. Да которые получше чтоб.

— Хорошо, государь.

— И чтоб содержание им денежное от нас шло, погорельца грех грабить. Ну, — оборотился к Апраксину, — чего ещё, сказывай, Матвей Васильевич?

— Государь, милостивец наш, — опять заслезился стольник. — Да за это... Да за такое как благодарить твою милость?

— Позовёшь на новоселье, — улыбнулся Фёдор.

Вот такой разговор состоялся у стольника Апраксина с великим государем вскоре после пожара. Он дословно запомнил его и часто повторял домашним, испытывая при этом великое счастье.

— Значит, государь будет у нас на новоселье? — допытывалась Марфинька.

— Что ты, доченька. Это он так сказал, для красного словца, дабы сделать приятное. У него столько дел. Что ни день — доклады от Приказов: тут и война, тут и бунты. А сколь челобитных. Тьма.

Апраксин думал, что государь давно забыл об этом. Ан нет! Вспомнил, да ещё когда? Когда самому стало худо и попросил случившегося около Матвея Васильевича помочь с престола сойти и до покоев проводить.

Рассказывая дома об этом случае, Апраксин растроганно плакал, приговаривая:

— Господи, сердце-то какое у него, сердце-то. Да за такого государя... Федька, Петьша, вырастите — головы положите!

— Положим, батюшка, положим, — обещался Федька, отирая сопли.

Каменных дел мастера добрые хоромы Апраксину сладили, плотники двери и окна окосячили, полы настелили, столяра окна вставили со стёклами венецианскими. Своя челядь наделала шкафов, лавок, ларей, кроватей. Живи, стольник, радуйся новому дому, крепкому, каменному. На раствор для крепости кладки только яиц около пяти тыщ израсходовано. Теперь эти стены не то что огонь — и железо не возьмёт. Ходил Матвей Васильевич по горницам, веселел сердцем: «Эх, если б не пожар... Вот уж истина — нет худа без добра. Сгорел дом — горе, а мы новый как яичко отгрохали — великая радость».

Однажды взлаяли, взвыли по всей улице собаки, за окнами топот множества копыт. Глянул в окно Апраксин, а там — конные стрельцы по пяти в ряд. Ёкнуло сердце у стольника: это ж, значит, где-то за ними карета государя: «Неужто! Господи, неужто!» И вот показалась карета, остановилась прямо перед домом, соскочил форейтор, открыл дверцу золочёную, откинул ступеньку и на неё наступил сапожек жёлтого сафьяна.

«Государь!» — обмер Апраксин, и ноги сразу ватными стали.

И тут застучали в ворота, сильно, требовательно: «Эй, хозяин!»

Стольник молнией во двор вылетел (это на ватных-то ногах!). Увидел, как кто-то из челяди кинулся к калитке открывать. Матвей Васильевич в несколько прыжков настиг его, оттолкнул грубо:

— Дур-рак! Ворота, ворота открывай. Государь идёт... Сам... великий.

Ворота заскрипели, собаки не унимались, захлёбываясь от злости.

— Тимша, убери собак.

Пройдзисвет схватил на цепи двух псов, потащил в дальний сарай. Ворота распахнули настежь, и в проёме их явился улыбающийся государь в изузоренном золотым шитьём кафтане, в собольей шапке.

Все челядинцы, оказавшиеся во дворе, пали ниц кто где стоял, кто на сухом — на сухое, а некие и в грязь прямо.

— Что, Матвей Васильевич, аль не чаял гостя? — спросил царь.

— Не чаял, государь, ей-ей, не чаял, — признался Апраксин. — Такую радость и во сне увидеть не чаял, а тут в явь.

— А я ведь предупреждал тебя. Ай забыл?

— Что ты, государь, как забыть можно. Но я думал, шутишь.

— Царям нельзя шутить, — вздохнул Фёдор Алексеевич и тут же приказал весело: — А ну, показывай свои новые хоромы. Да скажи людям, пусть встанут.

— Ничего. Пусть полежат. Им такое счастье — пресветлого царя зреть, може, никогда уж в жизни не выпадет.

— Ну, гляди, ты хозяин. В чужой монастырь со своим уставом, я полагаю, и царю соваться не пристало.

И они направились в дом, царь по доскам, положенным от ворот до самого крыльца, хозяин сбоку его, по земле, готовый в любое мгновение подхватить под локоть высокого гостя. Но этого сегодня не требовалось, государь, слава Богу, хорошо себя чувствовал и Апраксин не смел без его соизволения прикасаться к нему.

За ними следом двор заполнялся стрельцами царского полка, сопровождавшими государя. Челядь вскакивала с земли и истаивала в хозяйственных пристройках.

Государь пошёл по горницам, с интересом осматривая их. Следом шли пятеро ближних бояр.

— А ведь славно получилось, Матвей Васильевич. А?