Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

— Батюшки-светы, — всплеснул руками Артамон Сергеевич. — Так ведь она, милая моя, моя крестница. Ай умница Марфинька, что за крёстного отца вступилась. Ай умница!

— И вот ещё, — сказал капитан, подходя к столу. — Послала она тебе триста рублёв на дорогу. Вот, считай! — И высыпал деньги на стол.

Глядючи на это, растрогался Артамон Сергеевич того более, потом взял со стола три рубля, протянул Андрею.

— Ступай, сынок, отнеси Марковне, протопопице, хошь и раскольники, а всё ж люди, живые души. Да с парнем-то помирись, сирота ведь. Попроси прощения у него, чтоб зла не оставлять за собой.

В тот день новую царицу Марфу Матвеевну нарядили в торжественное платье, шитое из дорогой ткани и сплошь усыпанное жемчугами и драгоценностями. Платье оказалось столь тяжёлым, что, казалось, тянуло за плечи вниз. На голову была надета соболья шапка, объятая снаружи золотой короной, оттого тоже нелёгкая, от короны полудужья уходили вверх и сходясь наверху, заканчивались золотым крестом. От государевой шапки Мономаха царицына и отличалась этим золотым ободом, на котором россыпью высверкивали алмазы. На государевой шапке опушка была соболья, но зато крест наверху сверкал бриллиантами.

Предстояло торжество во дворце — всем быть у царицыной руки.

В государеву переднюю и царя, и царицу вели, поддерживая под руки, ближние бояре, и если б не они, юной царице трудно было бы всходить к креслам, установленным на возвышении.

Как только царь и царица вошли, все присутствующие встали и устремили взоры на них, в передней смолкли разговоры.

Наконец Фёдор и Марфа уселись в кресла. Государю были поданы в руки скипетр и держава.

Патриарх Иоаким, пришедший со всем своим синклитом — митрополитами и архиепископами, благословил государя с государыней и всех присутствующих. И царь кивнул боярину Одоевскому:

— Василий Фёдорович!

Одоевский выступил из толпы, приблизясь к царице, поклонился ей, поцеловал руку, оглядел присутствующих и начал читать.

— Князь Голицын Василий Васильевич, глава Посольского приказу.

Князь вышел из толпы, быстро взбежал к креслу царицы, поклонился и, поцеловав ей руку, сошёл вниз, пятясь.

— Князь Голицын Борис Алексеевич, — продолжал Одоевский, — начальник Приказа Казанского двора.

Князь Борис прошествовал к руке царицы с достоинством и, тоже поцеловав, воротился не спеша на своё место. Этот знал себе цену. Далее из Голицыных Одоевский представил к руке царицы князей Алексея Васильевича и Иван Алексеевича.

Затем, видимо по-родственному, он представил князей Одоевских, Никиту Ивановича и Якова Никитича. За Одоевскими к руке царицы приложились князья Хованские — Иван Андреевич, Иван Иванович и Пётр Иванович. За ними последовали представители рода Шереметевых — Василий Борисович, Василий Петрович, Пётр Васильевич Большой и Пётр Васильевич Меньшой.

У бедной Марфиньки кружилась голова от столь высоких имён и званий, кланявшихся ей и прикладывавшихся к её крохотной, ещё детской ручке. Князья Черкасские, Воротынские, Трубецкие, Морозовы, Пронские, Урусовы. Знатнейшие роды прошли за эти часы перед нею — Куракины, Долгорукие, Бутурлины, Ромодановские, Пожарские, Волконские, Стрешневы, Милославские, Пушкины, Плещеевы, Львовы.

И если ещё первым она говорила заученное: «Да пребудет приязнь наша к вам», то уже последним лепетала что-то непонятное, ибо смертельно устала от этого коловращения. Фёдор заметил, как жена побледнела, взглянула на него жалко и умоляюще, и сказал Одоевскому:

— Довольно, Василий Фёдорович, на сегодня. Мы утомились. — Тут же передал державу и скипетр, стоявшим около боярам. И поднялся.

Их опять же подхватили под руки, повели вниз. И если Фёдора поддерживали, то Марфиньку почти несли, у неё подгибались ноги.

Когда в царской горнице с Марфиньки сняли тяжёлое платье, она вздохнула с облегчением и явившемуся вскоре к ней Фёдору, тоже уже разоблачившемуся от тяжёлого платья, вполне искренне сказала.

— Не хочу я его носить.

— И не надо, милая, — улыбнулся Фёдор. — Думаешь, мне легко в таком же? Я в него облачаюсь лишь в торжественных случаях, приём послов, например, или вот, как сегодня, представление тебе нашего двора.

Фёдор ласково погладил жену по голове, поцеловав в лоб, вздохнул:

— Что делать, милая, мы цари и должны отвечать сему званию.

— А почему не было твоего дяди Ивана Михайловича? Или я прозевала его?