Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

В конце февраля воротился наконец гонец из Стамбула и Ахмет-ага вызвал к себе московских посланцев.

— Ну вот, господин Тяпкин, султан утвердил ваши условия. Читайте шертную грамоту и подписывайте. А ханское величество достойно проводит вас в обратный путь.

Тяпкин прочёл один раз шертную грамоту, другой, дал прочесть Никите Зотову.

— Ну?

— Так тут о Запорожье ни слова.

— И о свободном плавании по Днепру тоже опущено. Ахмет-ага, мы не можем подписывать шерть в таком виде.

— Как так не можете? — возмутился татарин. — Эта шерть утверждена самим султаном.

— Ну и что? Надо внести статьи о Запорожской Сечи, как было, и о плавании по Днепру. Султан мог не обратить на это внимания: что ему подсунули, то он и утвердил, а ваши чиновники исключили эти статьи.

— Вы что, приехали сюда наших государей учить? Да? — закричал Ахмет-ага. — Или по яме соскучились? Мы можем и без вас обойтись, пошлём с этой грамотой своих послов к царскому величеству, а вас в железы закуём и на каторгу.

— А что ты кричишь на нас, Ахмет-ага, — сказал спокойно Тяпкин. — Мы государевы люди и царского величества интерес блюдём. Давай я отправлю гонца в Москву. Позволит государь это подписывать, мы подпишем. Не.

даст согласия — не подпишем. Ты-то ведь тоже не вольный человек, тоже ведь в ханской и султанской воле.

— Хорошо, я доложу хану, — сказал Ахмет-ага тоном, не обещающим ничего хорошего. — Но вы добра не ждите.

Однако Мурад-Гирей, выслушав своего клеврета, не разделил его гнева на государевых людей.

— Ты зря кричал на них, Ахмет. Султан не менее царя заинтересован в перемирии. А шертная грамота что? Это ведь ещё не договор, но лишь клятва соблюдать определённые условия будущего договора. И Тяпкин прав, что статьи эти опустили, видимо, чиновники, не султан. Мне султан написал, чтоб я с честью их проводил, статьи их пригодны нам, а ты их опять ямой пугаешь. Зачем? Договор будет заключаться в Стамбуле, не у нас. Мы лишь посредники, Ахмет-ага, посредники. А ты кричишь на них, сам себя подарков лишаешь. А у них, я слышал, несколько мешков рухляди — соболи, куницы, песцы. С ними лаской надо ныне, а не таской, Ахмет, лаской.

— Кто ж знал, надо было предупредить меня.

— Вот теперь можешь и порадовать их. Передай, что четвёртого марта я их буду чествовать и домой отпускать. Для того вели вблизи Бахчисарая, в поле, поставить мой шатёр, там я и дам им напутствие. И чтоб на тебя они обиду не имели, ты будешь на них золотые халаты надевать, которые я им пожалую. Ты.

— Спасибо, великий хан, — поблагодарил Ахмет-ага, вполне оценив заботу хана о его авторитете перед русскими. Если ему будет доверено одевать московитов в дарёные халаты, разве не ответят они ему щедрым отдаром. Не зря у русских пословица есть: всякий дар красен отдаром.

Когда Ахмет-ага сообщил русским о предстоящей церемонии их проводов в шатре хана, Тяпкин догадался о происшедшем в ханском дворце. А по отъезде Ахмет-аги сказал Зотову:

— Видно, влетело этому спесивцу от хана, гляди какой шёлковый стал, ровно и не он вовсе утресь орал на нас.

— Да и я дивлюсь, эк его перевернуло, словно мёдом точит.

— Ну, судя по этому псу, будет у нас с ханом доброе расставание. Надо рухлядь пересмотреть, перетрясти и решить, кому что и сколько дарить.

— Я думаю, главное, одарить хана. Что ни говори, эти беи лишь орать горазды да грозить. А хан негромок и негрозлив.

— Вот, вот, — засмеялся Тяпкин. — Не этот ли негрозливый велел нас в яму спихнуть.

— Сам же говорил, что яма нас мигом выучила.

— Ну что ж, за такую науку кинем хану соболей самых добрых. В Крыму у них этот зверь не водится, и ценят они его мех выше золота. Без подарков с татарами каши не сваришь. С батыевого времени дорогонько они нам обходятся. Да уж лепше рухлядью откупаться, чем в крови купаться.

Четвёртого марта Тяпкин поднял всех чуть свет, казакам велел готовиться в обратный путь, а сам в сопровождении Зотова и Раковича отправился в сторону Бахчисарая. К сёдлам их были приторочены мешки с мягкой рухлядью.

Когда вдали на пригорке показался сверкающий позолотой ханский шатёр, Тяпкин сказал Раковичу:

— Семён, если нас позовут в шатёр, ты оставайся у коней. Не ходи с нами.

— Почему, Василий Михайлович?

— Боюсь я. Пока мы будем там хана слушать, у нас могут мешки покрасть все. Чем тогда поганых одаривать станем?

— Так там посмотри сколь воинов-то около шатра, кто посмеет?

— Они и посмеют как раз. Чего доброго, и коней умыкнут.