Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

— Всё, — сказал Тобур. — Надо высушить, да осторожно, чтоб не размазать.

— А то, что ты написал, можешь прочитать? — спросил Омолон.

— Конечно, это же я писал.

— Прочитай.

Тобор прочитал, и всем грамота понравилась. Только Омолон обиделся:

— Почему не написал, что ухо Омолону Бибик отрезал?

— Верно, — сказал Кулантай. — Надо было и меня к носу пристегнуть.

Что делать, хотелось Омолону с Кулантаем, чтоб великий государь узнал о них. Но что возьмёшь теперь с Тобура, грамота написана.

— Если б я стал вас в грамоту вписывать, — сказал Тобур, — то не хватило бы места другим нужным словам.

Но всех успокоил старый Уйбан:

— Зачем ссоритесь? Если великий государь прочитает грамоту, он может спросить, а кому нос, а кому ухо отрезали? Вот тогда и напишите.

И все решили, что старый Уйбан правильно говорит мудро говорит: спросит государь, вот тогда и напишем.

Зелемей велел узнать, кто должен пыжиков везти к сборщику, кто давно не сдавал их? Давно не возил Ытык. Призвали Ытыка, сделали ему связку пыжиков, сказали, что в связке грамота тайная государю, не вздумай развязывать, вези. Привёз Ытык пыжиков Бибику. Сдал. Не удержался, спросил:

— А верно, Бибик, что ты всю пушнину государю отправляешь?

— А тебе какое дело, харя?

— Да так. Интересно, однако. Вот я пыжика глажу, и вдруг великий государь его гладить будет.

Воротился Ытык на стойбище, сказал:

— Всё! Грамота пойдёт к государю.

Однако любопытство тунгуса насторожило Бибикова «К чему эта харя государем заинтересовался? А?» Бибиков развязал связку пыжиков, заодно решив, которые получше, Себе отобрать на шапку. И наскочил на грамоту.

— Ах вы, поганцы, — возмутился Данила, — кого обхитрить хотели! Кто ж это писал из них? Какой это грамотей сыскался?

Спросил приказного, не знает ли он грамотного среди тунгусов.

— А чёрт их знает. По-моему, они все неграмотные. Зачем им грамота?

«Знаем зачем», — подумал Данила, но не сказал собутыльнику, решив сам сыскать грамотея.

Явился к нему как-то охотник с соболями, Бибиков принял ясак, слова худого не сказал, похвалил, наоборот:

— Хороших соболей добыл Ураст. Молодец!

Дал ему ружейного запасу и даже предложил кружку «бешеной воды». Какой же дурак от этого откажется.

— Спасибо, Бибик, — сказал Ураст и выпил «бешеную воду». Опьянел сразу, смотрел благодарно на Данилу, дивился в душе: «Оказывается, неплохой человек Бибик, совсем неплохой, однако».

— Скажи, Ураст, ты разумеешь грамоту? — спросил Бибиков. — Писать умеешь?

— Нет, Бибик. Я только стреляй умею.

— Ну а кто-нибудь из ваших умеет? Неужто все неграмотные.

— Из наших? — задумался Ураст. — Из наших только Тобур может.

— Где ж он научился?

— А ещё в Якутске, мальчишкой был, служил у начальника большого. Там выучился.

— Ты смотри какой молодец!

— Да, Тобур хороший молодец.

— А где он сейчас?

— Его чум за Лысой горой. Там.

К чуму Тобура большой гость пожаловал, вечером приехал на лошади сам ясачный сборщик Бибиков. Большая честь Тобуру. Но гость в чум не стал заходить.

— Потом, потом, покушаем. Пойдём, поговорим. Пусть жена пока мясо жарит.

— Жарь больше мяса, — велел Тобур жене. — Вернёмся, чтоб было готово.

Ушёл муж с гостем, жена развела жаркий огонь в чуме, много мяса жарила. Детей покормила, спать уложила. А мужа с гостем всё нет и нет. Жена у Тобура терпеливая, ждёт-пождёт. Глаза уж слипаться начали, огонь уже угасать стал. А их всё нет. Не заметила женщина, как уснула у очага.

Проснулась. В очаге только пепел. Раскопала золу, нашла-таки уголёк тлевший, раздула его, береста берёзовая вспыхнула, закурчавилась, потом тонкие ветки, от них на толстые огонь побежал. И опять в чуме очаг запылал. Дега проснулись, а мужа с гостем нет. Вышла женщина из чума, день уже, солнце из-за горы поднимается. Глянула на лес. И в глазах у неё потемнело. На крайнем дереве, на нижней ветке висел её муж Тобур. А гостя и след простыл.

Приспела пора Бибикову ладить сани, загружать их мягкой рухлядью и везти в Якутск. Укладывал в мешки отдельно соболей, отдельно песцов. Зашивал мешки, подписывал; что, где и сколько в книгу писал. Учёт вёл точный. То, что себе оставлял, в сторону отдельно откладывал. Не обижал себя ясачный сборщик Бибиков, деньжонки в схроне под печкой у него подкапливались. И когда за чаркой приказной иногда интересовался: «Поворовываешь небось, Данила?» — Бибиков, ухмыляясь, отвечал: «А ты как думаешь, можно ль в воде быть, да не обмочиться?»