Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

— Погоди, Никита, я же не кончил. Слушай далее... А со стороны царского величества казакам Войска Запорожского плавать Днепром для рыбной ловли и бранья соли и для звериного промысла ездить вольно до Чёрного моря. Всё.

— Да, ты себя не обидел, Василий Михайлович, и впрямь долгую статью сочинил. А запомнил ли?

— Пожалуйста.

И Тяпкин повторил всю статью слово в слово без запинки.

— Четвёртая статья. Никита, мотай на ус. Киев с монастырями и городами, что ниже (Васильков, Триполье, Стайки) и что выше Киева (Дедовщина и Радомышль), остаются в стороне царского величества.

И опять Зотов повторил всё без запинки, чем нимало порадовал Тяпкина.

— Тебе, Семён, полегче, пятая досталась. Слушай. Запорожские казаки так же остаются в стороне царского величества, султану и хану до них дела нет, под свою державу их не перезывать.

— Здесь татары упрутся, — сказал Зотов, — вот увидишь.

— Почему?

— А Хмельницкий-то. Они его для того и лелеют, чтоб казаков перезывать.

— Ничего у него не выходит Казаки уже смеются над ним, стали говорить, мол, Хмель обасурманился. А перемётчиков казаки не любят, особенно в вере.

— Ну и все статьи?

— Нет, пожалуй. Шестая, моя, значит. Титул царского величества писать сполна. Пленников — боярина Шереметева, князя Ромодановского и других отпустить на окуп и на размену.

— Теперь, надеюсь, всё, — сказал Зотов.

— Нет, Никита. Надо ещё седьмую придумать, поскольку число седьмое, сказывают, счастливое. Давай ты придумай хоть одну, она и по счёту твоя будет.

— Хорошо, — согласился Зотов и, помолчав, произнёс почти радостно: — Султан и хан не должны помогать неприятелям царским.

— Ну что ж, коротко и ясно. Хотя опять же и эта Хмельницкого задевает. Уж кто-кто, а он-то государю самый что ни на есть неприятель.

— На всех не угодишь, Василий Михайлович.

— Ну-ка, братцы, давайте повторим всё. Никита, начинай.

Тяпкин заставил повторить статьи раз десять. А что было делать в тёмной яме? Хоть это, да занятие. В конце концов доповторялись до того, что уже каждый знал наизусть все статьи договора.

— Ничего, — заключил Тяпкин, — это даже лучше. Выйдем на свет, сядет Семён к бумаге и мигом накропает весь договор, никого не спрашивая.

Договор был сочинён. Но вот выбраться наверх, на свободу оказалось не так просто. В три горла кричали они сторожу, никто не отзывался. Наконец явился долгожданный.

— Чего орёте? — спросил сверху.

— Договор готов, скажи хану.

— Чтоб хан меня высек. К нему мне нельзя и близко подходить.

— Ну тогда ближнему человеку.

— Кому?

Не хотелось Тяпкину Ахмет-агу называть, а пришлось, больше никого они не знали из ближних людей хана. Сторож воротился примерно через час.

— Ахмет-ага сказал: пусть сидят.

— Да сколько ж можно? — возмутился Тяпкин.

— Он сказал: пока не поумнеют.

— Чёрт подери! — выругался по-русски Тяпкин, но тут же перешёл на татарский: — Скажи Ахмет-аге, что, мол, они уже поумнели.

— Хорошо, скажу.

Сторож ушёл и уж больше в тот день не воротился. Зато сверху заточникам опять прилетела лепёшка и никого на этот раз не зацепила. Кто-то, наперекор приказу хана: держать их на воде, пытался подкормить несчастных.

— Выйду. Найду нашего благодетеля, — говорил Тяпкин, — озолочу.

— Не найдёшь ты его, Василий Михайлович, — говорил Зотов.

— Это почему же?

— Потому что он затаён. Ему нельзя объявляться, хан может велеть насмерть засечь.

— Пожалуй, ты прав, Никита Моисеевич. Лучше уж об этих лепёшках помалкивать, а то и нам и ему худо будет. Не могу простить промашку себе. Как это я, старый дурак, Ахмет-агу без подарков оставил. Думаешь, зря он так сторожу сказал: пока не поумнеют, — распекал сам себя Тяпкин. — Поумнел я, Ахметушка, поумнел.

Сторож явился где-то через сутки.

— Ну, ты сказал Ахмет-аге? — допытывался Тяпкин.

— Сказал.

— Как сказал, повтори.

— Я сказал: они уже поумнели.

— Молодец. А он что?

— А он сказал: это хорошо.

— И всё?

— И всё.

— Чёрт подери! — рявкнул опять Тяпкин на родном и тут же перешёл на умеренный местный: — Скажи Ахмет-аге, договор готов. Понимаешь, го-тов. В нём учтены все пожелания хана. И вот тебе за это!.. — Тяпкин вынул из кармана монету и запустил её вверх. — Поймал?

— Поймал, — отвечал сторож, и сразу услужливо: — Всё исполню, господин.

— Давно бы так, — проворчал Тяпкин по-русски; вероятно, сие относилось к нему самому, а не к сторожу.

И действительно, всё пошло как надо. Сторож явился с верёвочной лестницей, бросил конец её в яму.