Александр Антонов - Честь воеводы. Алексей Басманов

— Да нет её в Галиче.

— А ты бы придумал. Чай, побашковитее меня.

От Галича опричники пошли на Вологду, минуя Кострому, коей в списке государя пока не было. До Вологды путь оказался не таким уж и дальним. Сытые, резвые кони покрыли этот путь за три дня. Вот и северная красавица, спокойная, милая Вологда. В зимнее время она казалась притягательной и уютной. Дома здесь у всех горожан были добротные, просторные, народ гостеприимный, душевный. Алексей Басманов был настроен, как и в Галиче, не искать здесь крамолу, а только донести до вологжан волю государя и мирно упросить их войти в «особый государев двор». Но из-за этого между Басмановым и Грязным возникла чуть ли не ссора. Василий, обладавший такой же властью при царе, сказал:

— Ты, Данилыч, ищешь сладкой жизни и не желаешь пачкать руки в крови. А у нас такая служба, что без того не обойдёшься. Я ведь не зря при тебе. Вижу я твою червоточину и царю о том поведал. Так вот заткни эту червоточину и пойдём с тобой государево дело править ревностно. А по-иному и не быть.

Басманов не вспылил: не хотелось ему портить отношения с этим «медведем», — ответил миролюбиво:

— Устал я, Василий, от крови. С девятнадцати лет её проливаю. Да там, в прошлом, была басурманская кровь, а тут своих, русичей... Эх, напиться бы сейчас да и забыться!

— Ладно, у нас ещё ночь впереди подумать. А там, ежели что, пей беспробудно. И без тебя управлюсь. — Грязной поласкал пудовый кулак. — Знаю, Вологда полна крамольников. Все они тут, на севере, мнят себя вольными и не чтут царя.

Так и было в Вологде. Как осмотрелся Басманов утром в городе да увидел на постоялом дворе питейную избу, так и нырнул в «отрадное место». И только сел за стол да крикнул полового, как тот догадался, что нужно гневному боярину, мигом принёс княжьей медовухи, которая в Вологде покрепче хлебной водки.

Пил Алексей неторопливо, не хотел оглушить себя хмельным и заливал душевный огонь постепенно, но верно. Он был далеко от царя, от забот, кои взял на свои плечи Василий Грязной. Знал Алексей, что Василий обо всём его поведении донесёт царю, но это его не волновало и не пугало. Он был озабочен одной жаждой: забыть о прожитой жизни, оставить себе лишь самый малый её островок, где жила его несравненная Ксюша с завораживающими глазами.

Однако в уединение Алексея ворвался говор вологжан, и в нём несколько раз он услышал имя соловецкого игумена Филиппа.

— Да видел, видел я, как сани с Филиппом скрылись в соловецком подворье, — доказывал молодой горожанин своим дружкам. — И белых лошадок его я знаю.

— Ну и что в том проку, что ты его видел, Пахом? Ведь он же тебя золотниковой водочкой не угостил, — отмахивался разбитной мужичок от очевидца.

— Помолчи, Сучок. Мне мой свояк-пономарь сказывал, что соловецкого игумена сам царь зовёт к себе, чтобы служил при нём первосвятителем.

Алексей догадался, о ком ведут речь вологжане. И в памяти его ярко высветилось всё, что было пройдено и пережито с Фёдором Колычевым. И до ломоты в сердце захотелось Алексею увидеть мирского Федяшу, поплакаться на свою горькую жизнь. И он встрепенулся, дабы бежать на соловецкое подворье, упасть Филиппу на грудь или в ноги и молить, чтобы с нарочным тайно отправил его на Соловецкие острова. «Он поймёт меня, поймёт и простит за всё содеянное в опричной жизни». Но хмель ещё не ударил Алексею в голову, он мыслил ещё здраво, и у него пробудилась совесть. «Не могу, не смею я видеть его и смотреть ему в чистые глаза, служа сатанинскому делу». Может быть, выпив ещё кубок-другой княжьей медовухи, Алексей и отправился бы на встречу с Филиппом, если бы не путы, связывающие его через сына с главою опричнины Иваном Грозным. Сказано же было Алексеем в здравом уме во время клятвы: «Не знаться не только с друзьями и братьями, но и с родителями и служить единственному тебе, царь. На том и целую крест». И утихомирился Алексей, совестью мучимый, а в большей степени клятвою опутанный. Разломать-то он разломал два своих состояния, да боль новую себе причинил и принялся заливать разлом хмельным и пил не только княжью медовуху, но и хлебную водку, дабы поскорее впасть в беспамятство.

Согласившись с церковным клиром, царь Иван, однако, не спешил слать гонцов на Соловецкие острова за Филиппом. Он и сомневался в выборе клира, и боялся того боголюбца. И после долгих колебаний он надумал возложить всю тяжесть ноши на россиян: дескать, вы заварили кашу, вы её и расхлёбывайте. И родилось повеление царя собрать Земский собор. А как церковники согласились на его проведение, так и ушли гонцы на Соловецкие острова. Стояла майская благодатная пора для всяких начинаний, в московских садах благоухала сирень, цвели яблони, по берегам рек в зарослях ивняка ночи напролёт заливались соловьи. И в эти дни торжества природы в Кремле собрался Земский собор всей державы. На него съехались более трёхсот человек всякого звания и чина. И от боярского рода Колычевых вновь было двенадцать его представителей. Но самого Филиппа в Москве ещё не было: он не мог расстаться с Соловецкой обителью. Да, похоже, и не хотел, надеясь, что без него выберут кого-то другого. Однако игумен ошибался. Несмотря на его отсутствие, Земский собор вольно и единогласно избрал игумена Филиппа Колычева митрополитом всея Руси.