Григорий Анисимов - От рук художества своего

Он ступил в комнату. Дверь за ним прикрыли. Ловушка захлопнулась.

мператрица сидела в кресле и занимала его все. Кресло было низкое, черное, резное. На коленях императрицы лежала пестрая шаль. Он увидел враз: нездоровое, мучнисто-белое, полное лицо императрицы, ее темные круглые глаза, мягкие губы и большой сырой подбородок. Все это было смято белым светом, льющимся сбоку.

Герцог Бирон стоял возле государыни. Он был без камзола — белая шелковая рубаха, белые панталоны, белые чулки. Обеими руками Бирон держал левую руку императрицы. Другая ее рука, большая, пухлая, мягкая, лежала на колене.

Анна Иоанновна глубоко сидела в кресле, чинно и благостно.

Большие столовые часы в виде бронзового льва показывали ровно девять.

Императрица подняла правую руку и не то погрозила моляру, не то поманила его к себе.

Андрей сделал полшага и замер в нерешительности.

— А ну, ну, — сказала она хрипло, — показывай! Скорей!

Андрей дрожащими руками стал развязывать узел. Бирон подошел к моляру.

Андрей развязал веревку, развернул простыню, достал картину, приставил ее к стене, отошел и замер. Картина неожиданно и нежно сверкнула. Он глянул на труд своих рук и бессонных ночей: "Выручай, родимая!"

Бирон стоял рядом. На лице ласковая улыбка, умные, холодные глаза.

Он мельком взглянул на моляра, и тому стало холодно. С таким же вот ласковым взглядом светлейший отсылал в Тайную канцелярию малых и средних чинов двора. До больших людей он, кажется, еще не касался. Но верный ключ у него был к каждому. И это знали все.

Императрица поднялась, держа шаль в руке, подошла к картине и наклонилась, ее рассматривая.

Сбоку Андрей видел, что государыня была отменно толстая медлительная баба, похожая на молочницу или купчиху. Ничего в ней не было державного, царственного. Даже голос у нее был обыкновенный бабий, с легкой хрипотцой и скрипом.

Художник не знал, куда девать себя. Он мечтал сейчас выпасть отсюда каким-нибудь чудом в улицу, во двор. Бежать без оглядки. Избавиться от напасти. Чтоб оставили в покое, не мешали б жить, работать.

Все, все здесь против него: люди, комната, даже карлица, что сидела в углу на маленьком стульчике и белела крошечным, словно испеченным ликом. Ее он заметил сразу, как вошел, но потом она исчезла, улетучилась из его внимания. Для него в мире существовало только два человека — императрица и герцог.

А сейчас Андрей увидел карлицу снова, низкорослую, тощую. Она подошла и встала позади императрицы. И он рассмотрел ее всю, начиная от нарумяненных вялых щечек до крохотных черных туфелек, так смешно и трогательно торчащих из-под ее богатого алого платья.

Андрей суеверно боялся этого крошечного народца. Маленьких ростом не поймешь, и не пытайся.

Карлица стояла, уставясь на картину.

"Не глядит в мою сторону, будто меня нет на свете", — неприязненно поежился моляр.

Проколок, видать, будет полный. Но никто ведь и не просил его рисовать свое лицо заместо принца Антона, а принцессу делать похожей на жену Орину. Вышло это как-то даже невольно. Моляр созорничал. Поэтому в Андрее страх был наравне со стыдом. Будто он вор и подсовывает покупателю негодный товар за честные деньги.

Андрей снова зыркнул на карлицу и увидел — к нему струится маленькая, слабая улыбка. Это добрый знак.

Вдруг раздался тонкий, свистящий, пронзительно чмокающий звучок. Карлица чихнула.

Бирон нахмурил брови, поморщился. Императрица молча и неподвижно смотрела на портрет, на изображение лиц молодого мужчины и злой девушки, которых она из-за своих династийных соображений решила наречь женихом и невестой. Мужчина был принц Антон, которого Бирон терпеть не мог.

"Этот моляр, — думала императрица, — хороший мастер, он изобразил их так, как и требовалось, — в непринужденной позе, и они у него точно влюбленные голубки".

Анна Иоанновна смотрела, а у Андрея шевелилась кожа на спине. Ведь он опасно сосвоевольничал — взял и вместо жениха едва заметно представил самого себя, благо что они были несколько похожи. Это не принц Антон, это он, Андрей Матвеев, обнимал принцессу одной рукой, а другой держал ее за тонкие, длинные пальцы. А невеста, которой было наплевать и на портрет, и на жениха, не то молчаливо допустила эту подмену, не то просто ничего не заметила. Во всяком случае, когда она видела портрет в последний раз у него в мастерской, она ничего не сказала, а только улыбнулась одной половиной лица.