Кейт Куинн - Сеть Алисы

– Вот уж чего не знаю, – ответил Финн.

Я посмотрела на свою непредсказуемую союзницу на другом конце палубы. Всю дорогу она молчала либо ругалась, а в Фолкстоне отказалась выходить из машины, и мы вдвоем с Финном отправились за билетами на паром. Вернувшись, мы обнаружили, что Эва исчезла, и потом, поколесив по улицам, нашли ее на Морском бульваре, где она хмуро разглядывала ветхое здание под номером восемь.

– Все думаю, что стало с тем худеньким англичанином, которого отчислили с курсов, – ни к селу ни к городу проговорила Эва. – Попал в окопы, где его разорвало на куски? Повезло дураку.

– С каких еще курсов? – спросила я раздраженно, но она только хрипло рассмеялась:

– На паром-то не опоздаем?

А вот теперь она, простоволосая, в потрепанном пальто, сидела в углу, одну за другой смоля сигареты, и почему-то выглядела очень уязвимой.

– Мой брат тоже всегда садился в угол, – сказала я. – По крайней мере, после возвращения с фронта. Однажды, пьяный, он сказал, что теперь ему беспокойно, если он не видит все возможные линии огня. – К горлу подступил комок, когда я вспомнила широкоскулое лицо брата, некогда красивое, а позже отечное от пьянства, с застывшей улыбкой и пустыми глазами.

– Это характерно для многих фронтовиков, – безучастно сказал Финн.

– Знаю. – Я сглотнула комок в горле. – Подмечала это не только за братом, но и за солдатами, приходившими в кофейню, где я работала. – Я поймала удивленный взгляд Финна. – Что, думали, богатенькая американка в жизни не ударила палец о палец?

Ясное дело, именно так он и думал.

– Отец считал, что его дети должны знать цену деньгам. С четырнадцати лет я работала в его конторе. – В юридической фирме, специализировавшейся по международному праву, телефонные разговоры на французском и немецком велись не реже, чем на английском. Сначала я поливала цветы и варила кофе, но вскоре уже разбирала бумаги, сортировала отцовские записи и даже вела бухгалтерию, когда выяснилось, что я это делаю быстрее и аккуратнее его секретарши. – А потом поступила в Беннингтон, где не было матери с ее запретами, – улыбаясь, продолжила я, – и устроилась на работу в кофейню. Там-то я и встречала солдат.

Финн как будто удивился:

– Зачем работать, если в том нет нужды?

– Мне нравится быть полезной. И не слыть белоручкой-неженкой. А в кафе видишь разных людей и сочиняешь им истории. Вон тот – немецкий шпион, а вон та – актриса, готовится к прослушиванию на Бродвее. Кроме того, я дружу с числами – в уме подсчитаю сдачу, могу работать за кассой. В колледже математика – мой главный предмет.

Мать нахмурилась, узнав, что буду изучать алгебру и дифференциальное исчисление: «Я знаю, тебе это по душе, ma chere, – не представляю, как я разберусь со своей чековой книжкой, когда ты уедешь в Вермонт! – только не вздумай щеголять математическими способностями на свиданиях. А то еще начнешь наперегонки с официантом складывать в уме все цены в меню. Парни этого не любят».

Наверное, оттого-то по прибытии в Беннингтон я тотчас устроилась на работу в кофейню. Мой маленький бунт против наставлений, которыми всю жизнь меня потчевали: что пристойно, что уместно, что нравится парням. Мать отправила меня в колледж за мужем, но я хотела чего-то другого. Пойти не избранным для меня путем, а другим – путешествовать, работать и всякое такое. Я сама еще не до конца разобралась в своих желаниях, но тут случилась Маленькая Неурядица, напрочь разрушившая все планы матери и мои собственные.

– Подсчитывать сдачу за чашку кофе – милый способ пережить войну, – криво усмехнулся Финн.

– Не моя вина, что по возрасту я не могла стать сестрой милосердия. – Живот еще крутило, но разговор помогал отвлечься, и я, помешкав, задала вопрос: – А какой была ваша война?

У всех она была разной. Для меня война состояла из домашних заданий по алгебре, случайных свиданий и ежедневного ожидания писем от Розы и Джеймса. Для моих родителей это «Сады Победы» и сбор металлолома, а для матери еще и расстройство, что шелковых чулок не достать, а потому приходится рисовать стрелки на голых ногах. Для моего несчастного брата… Он не рассказал о своей войне, заставившей его сунуть ствол дробовика в рот.

– Какой была ваша война? – повторила я, отгоняя образ Джеймса, чтоб не перехватило горло. – Вы сказали, что служили в противотанковом полку.

– Меня даже не ранило. Прекрасно провел время, лучше не бывает.

Финн явно насмешничал, однако я не приняла это на свой счет. Хотелось его расспросить, но лицо его стало замкнутым, и я не решилась наседать. Ведь мы едва знакомы с этим работником за всё, верзилой шотландцем, приготовившим завтрак. Я не понимала, нравлюсь я ему или он просто соблюдает вежливость.