Семён Шуртаков - Вершина Столетова

— Зато аромат что твои духи.

Максим наблюдал, какое впечатление произвела на соседа золотистая роспись сигареты и каким концом он возьмет ее в рот. Но тот, совсем равнодушно покрутив в руках заграничное изделие, так же равнодушно смял сигарету в толстых, крючковатых пальцах и высыпал в закопченную, обгоревшую трубку. Максим недовольно крякнул.

Раскурив трубку, земляк начал расспрашивать, как живут за границей и вообще что интересного видел Максиме чужих землях.

— Всего повидал, всего нагляделся. И узнал, брат, за эти четыре года столько, сколько в своем колхозе, наверное, и за сорок не узнал бы. Шутишь: пол-Европы пешком исходил. Я так сейчас на себя смотрю, словно, как это сказать… университет окончил, высшее образование получил… Дай-ка мне теперь до своего колхоза добраться, какие я там дела заверну!..

Начав рассказывать про войну, про заграницу, Максим, сам того не замечая, опять перевел разговор на колхоз, на деревню.

Поезд сбавил ход, застучал по стыкам рельсов, запыхтел.

— Ну, счастливо, — поднялся сосед. — Я приехал.

— Неужели? — удивился Максим. — Скажи на милость, как быстро, даже как следует и покалякать не пришлось. Этак, выходит, и мне пора становиться на боевой взвод.

Проводив земляка, он начал укладывать вещи, и за этим незаметно прошло время, которое оставалось ему ехать до своей станции.

Ни письма, ни телеграммы о своем приезде Максим не посылал, и поэтому, выйдя из вагона, он направился прямо на привокзальную площадь, где обычно стояли подводы.

Смеркалось. Когда выехали за станцию, в поле начало темнеть. Серыми силуэтами проплыли с одной стороны длинное здание эмтеэсовского гаража, с другой — башня ветряной мельницы.

Старик извозчик Максиму не понравился. Против его ожидания, он не проявил к нему никакого интереса, ни о чем не расспрашивал, а только и знал, что покрикивал на свою худенькую лошаденку или молчал. Да и оказался он — как узнал Максим — из дальнего села и о его родной деревне толком ничего не знал. Но Максим еще не успел выговориться в вагоне, и ему захотелось хоть как-то расшевелить своего возницу.

— А знаешь, старик, кого ты везешь? — небрежно откидываясь на чемодан, стоявший в задке, спросил Максим.

— С войны? — кратко и невозмутимо, вопросом на вопрос ответил старик.

— С войны.

— Чай, поди, ерой какой-нибудь.

— Ерой, — передразнил Максим. — Небось живых-то героев аза-в-глаза не видал, а…

— Э, мила-ай, — протянул старик. — Сколько их на этой войне обозначилось — примелькались уже. А ты: не видал.

— Ишь ты, примелькались, — не найдя, что еще сказать, пробормотал Максим. — Скажи пожалуйста!

А старик, вдруг становясь все более словоохотливым, сам начал спрашивать:

— Из Берлину?

— Что из Берлина? — не понял Максим.

— Катишь-то, я говорю, прямо из ерманской столицы, из Берлину, али как?

Максиму не понравился этот вопрос.

— Ну, это не обязательно, чтобы из Берлина, есть и другие города за границей не хуже…

— Знамо дело, есть, — миролюбиво согласился старик. — Только оно из Берлину-то вроде как-то чести побольше и… Вот тут недавно один оттудова ехал. Так он на вид… Н-но, родимая…

— Ну, что он на вид-то, такой же небось, как и все? — не дождавшись, когда старик перестанет понукать лошадь и снова заговорит, спросил Максим.

— Да нет… поважней тебя будет, поосанистей. И ростом, пожалуй что, выше, и грудь вся в крестах…

— Поосанистей… Грудь в крестах… А что бы ты понимал в этих крестах, медалишки, наверное, какие-нибудь…

Нет, Максиму окончательно перестал нравиться и старик, и его разговор. Бестолковый какой-то старикашка, не смыслит ни в чем, а туда же лезет, в разные рассуждения… Хотя бы дом скорей!

Начались поля, где Максиму еще с детства был знаком каждый кустик полыни, каждая ложбинка. Вот сейчас справа, в долине, будет озерцо, в котором он мальчишкой ловил карасей, чуть дальше по левую руку — березовая роща, где он собирал грибы и в жаркие полдни пил ледяную воду из замшелого, с полусгнившим срубом, родника.

Вот уже колеса застучали по маленькому мостику через овраг, и бричка покатила в гору. А вот и показались огни родной деревни…

Максим вспомнил, как сотню раз во сне и наяву — в своих мыслях — видел он эти огни, как светили они ему сквозь дымные, трудные годы войны.

А кругом стоял тоже знакомый с детства густой, волнующий запах земли, молодой зелени…

Сначала Максим думал подкатить на бричке прямо к дому, через всю улицу, но теперь вдруг переменил свое решение и отпустил извозчика, еще не доехав до деревни.