Оскар Хавкин - Дело Бутиных

Таких речей он от нее не слышал. Острое чувство жалости и беспомощности охватило его.

И однако он не приготовился к ответу, который снял бы разом ее слезы, ее гореванье, ее вспышку. Он ехал сюда, загнанный врагами, отравленный ревностью, и выяснилось, что все это пустое рядом с ее рыданиями. Разговоры о переезде куда-нибудь из этой глуши возникали и раньше, но как о мечтательных предположениях, как о чем-то когда-то предстоящем. Без слез и упреков. При этом Серафима неизменно восставала против этих замыслов: «Зачем нам из воли да в тюрьму». Живя нынче по-новому в доме Ошурковых, вряд ли она думает по-прежнему.

— Зоря! Я сделаю все, что могу. Потерпи еще немного. У нас еще все впереди. Успокойся и поверь мне.

Она затихла, легла, прижалась к нему и, казалось, заснула.

Чуть рассвело, он оседлал Агата и той же дорогой поскакал обратно в Нерчинск.

Сцена, ожидавшая его в нерчинской конторе, вовсе вышибла из сознания Хилу.

Он застал в этот утренний час настоящую баталию.

Посреди конторы друг против друга стояли рослый, косая сажень в плечах, Афанасий Большаков, с неприсущим ему яростным выражением продолговатого красивого лица, и, ниже его на голову, с тонкой шеей и массивной выпяченной губой, человек, размахивающий руками и кипевший возмущением. Бутин узнал в нем Арона Цымерского, бухгалтера администрации, близкого друга Коссовского.

— Я не допущу самоуправства! — почти кричал обычно сдержанный Большаков. — Вам прикажут дом этот тачкой в мусор вывезти, так и гляди на вашу дурость! У нас тут один хозяин Бутин, вот и весь сказ!

— Я вам не с улицы! — брызгал слюной Цыммерский. — Я с полномочиями! Я главный бухгалтер администрации, а ей тут принадлежит все, в том числе и вы, господин Большаков!

— Что тут происходит, Афанасий Алексеевич, Арон Матвеевич? В нашей конторе непозволительно такое неприличие.

— Этот человек, — немного сбавив в голосе, но не в гневе, Большаков обратился уже к Бутину, — этот человек свалился на нашу голову с требованием немедленно упаковать все конторские книги, все счетные ведомости и документы чуть не за десять лет. И собирается все это увезти в Иркутск!

— За все оскорбления должностному лицу ваш служащий ответит! — выпятил до предела толстенную губу Арон Цымерский и, переменив тон на официально-деловой, продолжал: — А вам, многоуважаемый Михаил Дмитриевич, я обязан доложить, что выполняю волю администрации, вот оно постановление, по всей форме, и мне предписано его выполнить.

Бутин взял из рук бухгалтера документ, и бумага словно обожгла его: да, по всей форме. И составлено день в день с отъездом его и адвокатов из Иркутска в Нерчинск. Предрешили, обойдя его. И утаили до времени. И Звонников и Михельсон артистически делали вид, что советуются с Бутиным, меж тем как участь нерчинской конторы была уже ими решена! «Мы — ваши сторонники» — так заявили они в день приезда в Иркутск из Москвы. Чтоб у них язык отсох, у того и другого.

— Мне приказано не только перевезти материалы конторы, но и всех служащих. Кои пожелают переехать в Иркутск!

— Кажется, мой сотрудник прав! — усмехнулся Бутин. — В документе только лишь нету упоминания на необходимость перевода в Иркутск города Нерчинска! С моим домом, торговыми рядами и собором. Я ведь, господин Цымерский, не давал согласия на эту незаконную акцию.

— Я, господин Бутин, только исполнитель. Все, что вы адресуете администрации, это ваше дело, но никак не препятствует моей миссии. Не захотите же вы, господин Бутин, чтобы я обратился к полицейским властям!

— Но вы забываете, господин Цымерский, что я тоже член администрации, у меня право голоса, помимо того что я распорядитель дела!

Главный бухгалтер равнодушно пожал плечами:

— Видимо, администрация считает, что вы, как член ее и как распорядитель работ, будете полезнее в Иркутске.

— Иринарха тут нет! — сожалеючи сказал Большаков. — Он-то знает, как обращаться с эдакими особами!

Бутин размышлял не более минуты. Нет, не стоит затевать скандал на весь город.

— Исполняйте, — обратился он к служащим. — Составьте точнейший список всего увозимого. И возьмите роспись у достопочтенного господина Цымерского… Имейте в виду, — это он уже к достопочтенному, — вы лично ответите за каждый утраченный в пути документ, за каждый клочок бумаги, изъятый из нашего ведения.

Теперь он твердо знал: борьба со второй администрацией предстоит еще более жестокая, чем с первой.