Весной 1588 года лигеры готовились к похищению короля, с тем чтобы заключить его в крепость. Планы лигеров были выданы Генриху III его шпионом Николя Пуленом, чиновником парижского городского управления и видным лигером, пользовавшимся полным доверием Гизов. Однако король отказался поверить сообщению Пулена, тем более что губернатор Парижа Вилькер убедил его, что Пулен — агент Генриха Наваррского, стремившегося вбить окончательный клин между королем и лигой. Король ограничился приказом Гизу покинуть бурлившую столицу.
Между тем для Испании было важнее, чем когда-либо, полностью обессилить Генриха III. Великая армада собиралась в путь. Ей крайне необходимо было иметь возможность заходить по пути во французские гавани, спасаясь от опасных штормов в Атлантике. Кроме того, герцог Пармский мог посадить свою армию на корабли армады только в том случае, если он получил бы гарантию от удара во фланг со стороны Франции. В марте 1588 года Филипп II отправил Гизу сразу 300 тыс. эскудо; этих денег должно было хватить, чтобы полностью связать руки французскому королю. Одновременно испанские дипломаты пообещали Гизу, что, как только он захватит Генриха III, Мадридский двор порвет официальные отношения с французским королем и признает Гиза и лигу временным правительством Франции впредь до возведения на престол их кандидата — безличного кардинала Бурбона. В случае успеха Филипп II обещал, что в распоряжение Гиза будет сразу же предоставлена армия численностью в 6 тыс. пехотинцев и 1 тыс. кавалеристов, а также дополнительная субсидия в 300 тыс. эскудо.
Гибель армады отнюдь не привела к ослаблению активности Мендосы. Скорее, напротив. Еще до этого испанской дипломатии удалось с помощью золота Филиппа и его обещаний главарям лиги организовать выступление фанатизированного духовенством парижского населения против Генриха III. Этот день баррикад (9—12 мая 1588 года) закончился полной победой лигеров и бегством Генриха из мятежной столицы. Однако именно бегство короля сделало победу лиги далеко не полной. В Блуа были собраны Генеральные штаты, на которых, правда, король шаг за шагом должен был отступать перед требованиями делегатов-лигеров. Бегство Генриха из Парижа спутало планы лигеров и сильно обеспокоило Филиппа и его наместника в Нидерландах Александра Пармского. Иной была позиция папы Сикста V, выразившего неудовольствие малодушием французского короля, который, по мнению римского первосвященника, должен был бы вызвать к себе герцога Гиза, «отрубить ему голову и выбросить ее на улицу», после чего, уверял папа, быстро воцарился бы порядок.
Как бы то ни было, Генрих не забыл совета, поданного ему из Рима. Правда, первоначально он действовал с крайней осторожностью. Достаточно осведомленный своими лазутчиками, король знал о роли испанского посла в организации мятежа лиги, союзницы Филиппа. Генрих приказал французскому послу в Мадриде письменно выразить протест против участия Мендосы в подготовке парижских событий. В ответ Филипп II не только не осудил дона Мендосу, но, напротив, высоко отозвался о его рвении в защите интересов католической религии и упрекал французского короля за отсутствие у него такой же преданности святому делу. Этот ответ был по сути дела формальным заявлением Филиппа о присвоенном им «праве» на вмешательство во внутренние дела Франции под предлогом зашиты интересов лагеря контрреформации. Тем не менее Генрих III все же не рискнул пойти на открытый разрыв с Испанией.
«День баррикад» вызвал перегруппировку политических сил во Франции. Группа «политиков» значительно более откровенно и резко выступила против лиги, осознав растушую опасность ее действий для единства и независимости Франции. Армия короля и присоединившиеся к ней войска гугенотов осадили Париж. Генрих вызвал к себе в Блуа герцога Гиза и приказал своим телохранителям убить главу лигеров. В кармане герцога нашли его письмо Филиппу II, в котором указывалось: «Для ведения гражданской войны требуются ежемесячно 700 тысяч ливров».
После убийства Гиза война между Генрихом III и Католической лигой продолжалась. Во главе лиги встали младший брат Гиза герцог Майеннский и его сестра герцогиня Монпансье, которые решили любой ценой разделаться с ненавистным королем, последним представителем династии Валуа. Его смерть открыла бы Гизам дорогу к трону.
Орудием осуществления замысла Гизов был избран доминиканский монах, 22-летний Жак Клеман. Это был резкий, решительный и вместе с тем туповатый малый, целиком находившийся во власти самых нелепых суеверий. Приор монастыря на улице Святого Якова убедил Клемана в том, что ему предопределено совершить великий подвиг для блага церкви. Монаху даже внушили, что он обладает чудесной силой делать себя невидимым для чужих глаз.
Читать дальше