Ефим Черняк - Тайны Франции. Заговоры, интриги, мистификации

Раскопки на кладбище Сен-Маргерит, где был похоронен дофин, производившиеся неоднократно со времен Реставрации, привели как будто к обнаружению его могилы, однако нельзя точно установить, чьи останки были обнаружены. Остается непонятным подчеркнутое равнодушие Людовика XVIII к памяти племянника. За исключением 1814 года, во все последующие годы Реставрации не было заупокойных служб по Людовику XVII, хотя это неукоснительно делалось в отношении других покойных членов королевского семейства. Из «Монитера», остававшегося официозом и в период Реставрации, мы узнаем, что Людовик XVIII неоднократно давал балы в разные годы 8 и 9 июня. Даты же смерти Людовика XVI и Марии-Антуанетты отмечались как дни национального траура. Траур соблюдался и в дни кончины других членов королевской семьи. Для самой версии о бегстве из Тампля враждебность Людовика XVIII к дофину оказалась весьма полезной: она позволила объяснить то, иначе никак не объяснимое обстоятельство, что о дофине, «спасенном») в 1795 году и попавшем на территорию государств, враждебных Французской республике, ничего не было слышно, что он появился снова лишь через несколько десятилетий.

Вопрос о законности монарха или наследника престола всегда имел важное значение в феодально-абсолютистских государствах. Даже когда борьба в связи с вопросом законности определенного претендента чисто династическим спором и нз принимала, как это случалось сплошь и рядом, форму, в которую облекались те или иные общественные противоречия.

Разумеется, споры о законности рождения или «подмены» лиц, имевших права на престол, приобретают исторический интерес только в случае, если они явно или тайно принимали политический характер, влияли на поведение государственных деятелей, служили мотивом их тех или иных важных поступков.

Говоря о «тайне Тампля» и связанных с нею загадках, было бы неисторичным не учитывать, насколько субъективно многие роялисты считали превыше всех других соображений безоговорочное соблюдение принципов легитимизма (иными словами, соблюдение династических прав, законов престолонаследия, даже если это могло нанести политический ущерб). Поэтому вопрос о судьбе дофина сохранял значение на протяжении десятилетий, в периоды Реставрации и июльской монархии.

Слухи о похищении дофина, как отмечалось выше, не могли не вызвать появления претендентов, уверявших, что каждый из них является этим чудесно спасшимся наследником французского престола. Все они оказались более или менее искусными мошенниками и были разоблачены без особого труда. Претендент обнаружился даже за океаном. Им оказался уроженец штата Нью-Йорк метис Элизар Вильямс, который имел немалое число последователей. В разное время объявилось не менее 40 претендентов! (Окончательно деградировавшего представителя этой малопочтенной компании «Людовик XVII» Марк Твен весьма красочно изобразил, повествуя о приключениях Гекльберри Финна.)

Внимание к ним не ослабевало ввиду столкновения личных и политических интересов влиятельных кругов в период, когда речь шла о реставрации монархии Бурбонов, которая вновь стала правящей династией в 1814–1830 годах. Ла и позднее, после их падения, возможность новой реставрации Бурбонов отнюдь не исключалась, причем многие современники считали ее значительно более реальной, чем это было в действительности. В эпоху Реставрации и июльской монархии притязания будто бы «спасшегося» дофина вызывали смущение среди приверженцев Бурбонов и нескрываемую иронию среди республиканцев, остривших по поводу появления каждого нового «самого законного», «легитимного» из всех претендентов на французский престол.

Как уже отмечалось, в претендентах не было недостатка. Они появились еще в годы правления Наполеона. Один из них, авантюрист Жан Мари Эрваго, по всей видимости, даже пользовался в 1802 году тайным покровительством наполеоновского министра полиции. Остается неясным, что при этом имел в виду многоопытный предатель Фуше: объявить от имени фальшивого дофина о его отказе от своих прав в пользу первого консула Бонапарта или, напротив, держать под рукой человека, которого при благоприятном стечении обстоятельств удобно было бы противопоставить Наполеону? Зная характер Фуше, можно смело предположить, что он учитывал и ту и другую возможность.