Николай Пахомов - Первый генералиссимус России [Proza.ry]

— Их, Семка, ныне два будет, — опередил Фрола с ответом кто-то из стрельцов, также бывших в конвое. — Ныне по слову государеву на курское кормление двое прибыло. Старый да молодой. Знать, город наш и округа настолько богаты, что и двух воевод прокормят… Хотя, по правде сказать, особого богатства в граде и округе я что-то не примечал…

— Точно, двое, — подтвердил и Фрол, оставив насмешливый тон. — Да одного ты и сам видел.

— Когда? — вновь округлил глаза Семка.

— Да только что…

— Верно, верно, — гукнули и ближние стрельцы, слышавшие сей разговор отца и сына.

— Неужто тот, что со стрелецким головой, дядькой Афанасием, рядом был?! — проявил сметливость Семка.

— Тот самый, — добродушно заметили стрельцы из Фролова десятка. — Тот самый.

— Вон оно как… — шмыгнул носом и тряхнул нечесаными кудлами малец. — Сроду бы не догадался, — потрафил он малость отцу и стрельцам. — А другой?

— Что — «другой»? — переспросил сына Фрол.

— Ну, каков собой другой? Тот, что в колымаге, — уточнил Семка, — и выглядывал, как сыч из дупла.

А-а-а… — протянул нараспев Фрол, постигая, наконец, суть вопроса. — Так того мы и сами не видели. Все в рыдване да в рыдване…

— Ты, Семка, верно подметил — сыч. Сыч да и только… — заметил кто-то из стрельцов.

— Попридержи ботало, чтоб его вдруг не стало! — недовольно зыркнув на стрельцов своего десятка, пресек треп Фрол. — Если Семка что и сболтнул по малолетней глупости, то не след повторять за ним… по дурости.

Стрельцы, смущенно переглянувшись, притихли.

— Тогда, хоть как звать-величать? — разряжая обстановку, вновь задал вопрос отцу Семка.

— Воевод что ли?.. — уточнил Фрол.

— Угу, — вновь шмыгнул носом пострел, не сводя с родителя вопрошающего взгляда.

— Младшего, что был рядом с Афанасием Федотычем, величать Алексеем Семеновичем Шеиным, — уважительно назвав главу по имени-отчеству, удовлетворил любопытство сына Фрол. — А другого — Петром Васильевичем Шереметевым… Теперь доволен?

— Теперь доволен, — улыбнулся Семка. — Другие не знають, а я уже все знаю. Всем, если что, нос утру…

— А раз доволен, то дуй к матери да скажи, чтобы снедничать готовила. А то проголодался я, воевод встречая да сопровождая. И единым духом, утиральщик, — заискрился добродушной улыбкой Фрол, довольный смышленым сыном. — Одна нога еще здесь, а другая — уже дома.

— Уже лечу! — заверил Семка и вьюном заскользил среди толпы зевак, отыскивая мать, чтобы передать ей слова батюшки.

«Совсем большой вырос, — улыбнулся вслед сыну стрелецкий десятский Фрол. — Надежный помощник будет… со временем».

Семка удрал, а стрельцы из Фролова десятка, вяло перекидываясь словами, продолжали наблюдать, как с Московской дороги на торжище перед Пятницкой башней все выкатывались и выкатывались возки с различной поклажей.

— Добра много, а вот баб боярских что-то не видать, — поделился своими впечатлениями Ванька Кудря, невысокий стрелец, ликом смахивающий на цыгана: такой же лупоглазый да чернявый. Волосы — так те вообще смоляные да кудрявые. Отсюда и прозвище Кудря.

— Да у старого, Шеремета, супружница, надо думать, давно околела, а молодой еще не обзавелся, — отозвался Никишка.

Никишка, в отличие от Кудри, был высок, белес ликом и худ телом. Он недавно женился. Причем — удачно. В супружницы досталась красавица Параска. Ликом — бела, станом — стройна, глаза — голубые-голубые, словно в них летнее небо опрокинулось, волосы — цвета спелой пшеницы. Когда была еще в девках, косы у нее едва ли не до пят свисали. Ныне, конечно, под повоем упрятаны. А перси так бугрятся, что, того и гляди, сарафан прорвут да и выкатятся наружу спелыми яблоками либо румяными калачами. Никишка любил жену и ею гордился перед другими мужиками. Тем же оставалось лишь облизываться да завидовать.

— А ты, Никишка, этому особо не радуйся, — подмигнув сотоварищам, молвил Кудря.

— Чему не радоваться-то?.. — не понял Никишка.

— А тому, что молодой воевода без супруги к нам в град прибыл.

— И что?..

— А то, что может на твою Параску глаз положить. Ведь такой красавицы в Курске больше нет…

— И не только в Курске, но и во всей округе, — смекнув, что к чему, тут же поддержали слушатели Ваньку Кудрю. — Голову на плаху — нет!

— И тогда прости-прощай жена-красавица…

— Была честная мужняя жена — стала воеводской полюбовницей!

— Гы-гы, ха-ха!

— Пусть только посмеет, — побагровел Никишка. — Не посмотрю, что боярин и воевода — голову, как капустный кочан, единым махом ссеку.