Валерий Строкин - Смерть Кощея Бессмертного

Часто, на вершине холма, по вечерам устраивались пиры. В специально принесенных жаровнях металось пламя, словно красный неукротимый зверь, освещая столы и пирующих. Центральный стол Германариха, чувствующего себя живым воплощением Одина, стоял на возвышении, перед троном, рядом сидели его ближайшие сподвижники. В зале столы заняты именитыми воинами, нарочитой чадью, седыми ветеранами.

Языки пламени высоко взметались, высвечивая белые колонны второго яруса и темные ниши, в которых застыли статуи богов, вылепленных из глины, обряженных в роскошные одежды и взирающие на пирующих, с шестиметровой высоты. Искры уносились ввысь, к звездному, бессмертному хороводу. В правом углу, где большой камин, над жаром углей повешен целый олень. Двое рабов тяжелым воротом медленно поворачивают тушу. Нерубленная дичь жар любит, огонь сжигает и выпускает из мяса сок. А так, мясо румянится, кроется хрустящей корочкой, пропекается до самых костей. Аз любит свежую дичь и попробуй ему не угодить — рабов тут же уведут садить на копья.

У ног Германариха обычно сидели старая вельва и сплетатель песен — скальд Икмор. Он никогда не расставался с музыкальным инструментом похожим на лютню или ручную, четырехструнную арфу.

Когда Аз поднимает руку, шум бражников стихает. Склонив головы, готы прислушиваются к сладкозвучным струнам и громкой речитативной дайне [20] Песня. Икмора:

Германарих вскинул голову к звездному небу и думал: «Что Один? Отец ратей железных, светлый ас, но разве есть сейчас кто-нибудь живущий на земле, кто может быть равновеликим мне?»

Вельва рассыпала перед троном мелкие гадальные кости и отгадывая мысли Германариха говорила: «Славное время наступило для Свитьоф и Эрманариха».

Взгляд Германариха переместился на нишу, расположенную над порталом. Там стояла раскрашенная статуя Одина — Одноглазый Всеотец, потому что отдал глаз великану Мимиру за знание будущего, отведав из источника мудрости. Чтобы познать руны, Один сам себя принес в жертву. Пронзенный собственным копьем, он девять дней провисел на ясене Иггдрасиль. Отец Павших — ведь ему принадлежит чертог Валгалла и живут в нем эйнхерии — павшие в бою храбрые воины. В руках ас держал кубок-рог обвитый виноградной лозой и посох.

«Проводник и пастырь» — как и я, ведающий, что ждет наше племя — честь и слава. Германарих пригубил вино. «Главная задача любого правителя, это обезопасить свой народ. Безопасность народа — гибель врагов. Все иноплеменные, что окружают мое племя — враги. Если не губить, то использовать чужаков в войнах друг против друга».

Сквозь речитатив дайны скальда, Германарих услышал, как проскакал конь и кто-то спешился у подножия холма. Несколько неразборчивых фраз прозвучали у портала, где прятались телохранители. В зал вбежал Френлаф. Алые отсветы пламени заиграли на потном лице сотника. Он сдержано поклонился и замер, не поднимая головы, подчеркивая этим дурные вести.

Икмор прекратил петь. Пирующие смолкли, в ожидании вести. Германарих грозно нахмурился — неделю назад, он послал сотню Френлафа в земли антов, для сбора дани.

— Говори! — приказал Германарих.

Френлаф опустился на колено, развернул на полу убрус. На бело-красном платке блеснул длинный широкий клинок с прямой рукоятью украшенной «яблоком» — сразу видна работа антов.

— Подойди!

Сотник неохотно поднялся с колен, взяв в руки меч антов. Приблизившись к трону, меч протянул рукоятью азу. Избегая смотреть Германариху в глаза, сказал:

— Это меч росского архонта Буса. Он велел передать, о великий, что анты и русы отныне дань не выплачивают.

— Да? Что еще он сказал? — Германарих принял меч, провел ногтем по краю лезвия.

— У росов много мечей, чтобы навсегда отвадить тех, кому недостаточно слова.

— Снова взбунтовались! — Германарих вскочил с кресла. Не глядя, сунул кому-то в руки кубок с вином.

— У них много таких мечей? — Германарих потряс мечом и строго спросил: — Френлаф, где твои люди?

— Анты нас отпустили с миром, — сотник потупился.

— Отпустили? Вы что, псы трусливые? — Меч со свистом разрезал воздух. Голова Френлафа открыв рот, с вытаращенными глазами, покатилась к порталу. Обезглавленное тело некоторое время стояло, выплевывая кровавый фонтан. Кровь залила грудь готского вождя. Он брезгливо подтолкнул обезглавленное тело, вскинул над головой меч антов. Безумно улыбаясь, темными глазами обвел притихший зал, отшатнувшихся в испуге охранников.