Владимир Щербак - Продам свой череп

А несостоявшийся наполеон Гайда, получив символическую рану в зад, вместе со своим штабом сдался американскому майору Джонсону и через несколько дней после мятежа умотал на пароходе «Пенза» домой через Францию.

Хотя восстание потерпело поражение, недовольство владивостокцев колчаковским режимом продолжалось и было вполне понятным: город, конечно, не голодал, но цены на основные продукты питания росли как на дрожжах. В марте фунт мяса стоил 1 рубль 60 копеек в «сибирках», в апреле - 3.50, фунт масла в марте - 7 рублей, а через несколько месяцев - 40. Вместо масла, согласно поговорке, завозились пушки, тоже, кстати, очень дорогие. Омские правители (сначала Директория, потом Всероссийское Временное правительство Колчака) напечатали с октября 1918 по декабрь 1919 своих денег на астрономическую сумму - 16 миллиардов рублей. Это не считая многочисленных фальшивок. Ничего не производя, правительство шлёпало бумажки, которые обесценивались прямо на глазах. За воз дров - воз денег. А на содержание армии Колчак отдавал союзникам золото: Англии - 2833 пуда, Японии - 2672, Америке - 2118, Франции - 1225. На золото было куплено среди прочего полмиллиона лошадиных подков. Оружие было устаревшее и зачастую некомплектное, например, английские лёгкие пушки без угломеров, гаубичная батарея без прицелов, пулемёты Шоша без необходимых частей.

Была во Владивостоке, на Светланке, недалеко от коммерческого порта кофейня Кокина, «Кокинка» как называли её в народе. Вечерами зажигались фонари у подъезда. В залах, украшенных люстрами и хрусталём, гирляндами живых цветов, собирались валютчики, маклеры, перекупщики и торговцы. Это было место полулегальных и совсем нелегальных валютных сделок и служило как бы барометром политических перемен. В январе 1919 года японская иена там стоила 6 рублей на «сибирки», а к весне 1920-го - две тысячи!

Несмотря на неплохое в целом питание в колонии, ребята тем не менее не ели «от пуза», поэтому, слоняясь по городу, то и дело посещали лавки и магазины, где покупали, а чаще воровали различные сласти. Больше всего нравились юным питерцам владивостокские базары, особенно Семёновский, расположенный на берегу Амурского залива.

Туда нынче и отправился Аякс со своими друзьями. Они ходили по рядам, открыв от изумления рты. Было чему удивляться! Здесь прямо с судов, называемых кавасаки, стоящих у причалов, продавали рыбу и морепродукты - креветки, крабы, кальмары, мидию, гребешок. Всё это живое, шевелящееся, разноцветное, с упоительным свежим запахом моря! («Пахнет йодорослями!» - важно изрёк Аякс). Ребятишки смотрели на всю эту роскошь, как на экспонаты музея. Они измеряли пальцами тушку палтуса - она оказалась около метра длиной, - они трогали пупырышки «морского огурца» - трепанга, и жутковатые на вид, но совсем безопасные присоски осьминога. А вот краба не потрогаешь: вон как грозно раздвигает и смыкает он волосатую клешню!

И хотя здесь торговали также мясом местные прасолы, зеленью корейцы, мандаринами и арбузами японцы, бананами и ананасами китайцы, всё-таки Семёновский рынок - это чрево Владивостока - был более всего наполнен рыбой и разной морской живностью...

А через дорогу от рынка располагалась так называемая Миллионка, самое загадочное и опасное место Владивостока. Она представляла собой огороженный сплошной линией домов квартал, похожий на крепость. Попасть внутрь квартала можно было через арочные ворота, там и сям пробитые в грязных домах-стенах с пятнами сырости, похожими на проказу. Интерьер Миллионки не уступал её экстерьеру - это поистине архитектурный хаос, сравнимый разве только с лабиринтом Минотавра: петлистые переулки, заканчивающиеся то проходным двором, то глухим тупиком; двери, ведущие в никуда, и двери, отсутствующие там, где они должны быть; металлические галереи, навешанные на этажи...

Однако хаотичность эта кажущаяся, многое здесь построено обдуманно, с определёнными целями: чтобы обитатели и гости квартала имели возможность быстро и легко смыться. Для этого и были сооружены многочисленные проходные дворы, потайные лазы, подозрительные колодцы без воды; галереи, на которые выходили окна и двери квартир, мастерских и лавок, кроме того, сообщались между собой наружными металлическими лестницами, так что можно было удрать в любой момент и в любом направлении. Иногда убегающий от блюстителей порядка человек просто ударялся руками в обычную стену и исчезал у всех на глазах...

Миллионка для Владивостока была таким же страшным и одновременно притягательным местом, каким были Хитровка для Москвы и Молдаванка для Одессы. В эту клоаку стекались все подонки большого портового города. В крохотных комнатушках и подвальчиках процветал порок всех мастей: здесь барыги покупали у воров награбленное, а моряки - дешёвую любовь азиатских девушек, здесь пили ханшин и саке, курили опий и гашиш, кололи морфий и татуировки, резались в карты и ножами... Редкая ночь проходила без убийства, но трупы обнаруживались редко: здесь умели прятать концы. Люди бесследно исчезали в пасти этого жуткого Молоха. Иногда в пирожках, испечённых и проданных здесь, находили человеческие ногти...