Рене Манзор - Апокриф. Давид из Назарета

– Ты, можно сказать, становишься все более и более популярным, назарянин, – пробормотала Фарах, пытаясь разрядить обстановку.

– Чего мы ждем, чего мы здесь застряли? – спросил сгорающий от нетерпения юноша, сжимая рукоятку кинжала.

– Прошу тебя, не вынуждай меня еще раз тебя стукнуть, – прошептал Лонгин. – У меня нет сил разбираться с еще одним отрядом дозорных, и я на этот раз надеюсь воспользоваться своей головой как вместилищем мозгов.

– И что же тебе подсказывает твоя голова? – не унимался юноша.

– Пока ничего, но… она трудится.

Посматривая по сторонам, Давид заметил нескольких попрошаек в лохмотьях, сидящих у ворот. Самый старый из них протянул костлявую руку, выклянчивая:

– Сжалься над бедными нищими, мой добрый господин! Вот уже три дня, как мы ничего не ели. Может быть, потрать мы несколько монет на выпивку, сможем забыть об этом…

Не успел Давид ответить, как его внимание привлекло позвякивание колокольчика. Это шел, прихрамывая, прокаженный, который наверняка целый день выпрашивал подаяние.

Давид недолго размышлял. Он порылся в своем мешке и бросил старому попрошайке цыпленка.

– Дай мне за это твою хламиду, – потребовал он.

– Эй, ты что делаешь? – запротестовала Фарах. – Мне Анна дала этого цыпленка.

Изумленный старик, не веря своему счастью, растолкал своих спутников и стал снимать хламиду.

Не обращая внимания на протесты юной рабыни, Давид осторожно выбрался из своего укрытия и направился к прокаженному.

– Вернись! – попытался остановить его рассерженный Лонгин.

Прокаженный отскочил, заметив подходящего к нему юношу.

– Не приближайся ко мне, несчастный! Я прокажен, прокажен!

Его лицо было обезображено болезнью. Желтоватая кожа была вся в шелушащейся коросте, веки, нос и губы болтались, как тряпки, обнажились оставшиеся зубы и десна. Ногти отламывались от скрюченных и вывихнутых пальцев. А из глаз, частично изъеденных болезнью, сочился гной. Это был уже не человек, а развалина. Живой труп.

– Я прокажен, прокажен! – бормотал он осипшим из-за разлагающейся гортани голосом.

– Замолчи, друг, иначе на нас обратят внимание! – шепнул подошедший к ним Лонгин, кивая в сторону легионеров, стоявших в конце улицы, и велел Давиду вернуться в их укрытие, а тот подал знак прокаженному следовать за ними:

– Я хочу попросить тебя об одной услуге.

– Услуге? Какую услугу может оказать тебе умирающий?

– Помоги мне пройти этот пропускной пункт.

Прячась за забором, Фарах задавала себе вопрос, а не сошли ли Давид и Лонгин с ума.

– Тебе придется лишь трясти своими колокольчиками, проходя с нами через Яффские ворота, – продолжал объяснять юноша.

– А ради чего мне это делать?

– Ради денег, разумеется, – ответил Лонгин, которому стал ясен план Давида. – Мы не сможем помочь тебе очиститься, но можем избавить тебя от необходимости попрошайничать в течение целого месяца.

И он бросил ему туго набитый монетами кошель. Попрошайка принялся открывать его непослушными пальцами, чтобы посмотреть, что в нем. Его глаза под выпавшими бровями округлились при виде такого количества монет.

Когда Лонгин с Давидом вернулись к Фарах, нищие отдали им свои отрепья.

– Могу я узнать, что вы затеяли? – поинтересовалась она.

Вместо ответа Давид бросил ей часть лохмотьев.

– Прокаженных не обыскивают.

Поняв наконец их замысел, Фарах просияла. Они кривились от вони, исходившей от тряпья, но все трое его надели. Самым неприятным было то, что им пришлось накинуть на головы капюшоны и обвязать лица шарфами, чтобы оставаться неопознанными.

Несколько минут спустя облаченные в лохмотья беглецы, следуя за прокаженным, были уже перед Яффскими воротами. Когда к ним направились легионеры, зазвенел колокольчик и все четверо запричитали:

– Прокаженные! Прокаженные!

Солдат передернуло, когда они услышали их хриплые голоса. Прокаженный, возглавлявший процессию, для убедительности сбросил капюшон и протянул к солдатам свои изможденные руки. Охранники стали подбирать камни и бросать их в группу оборванцев, прогоняя их за городские ворота.

– Убирайтесь! – орали они. – Ваше место на кладбище! Рядом с мертвецами!

Поспешно убегая от легионеров, Лонгин сунул два пальца в рот и свистнул. Тут же его лошадь, остававшаяся за деревянным забором, помчалась за ними, увлекая за собой еще две лошади, которых они взяли взаймы у Иосифа Аримафейского. Словно дикие животные, они опрокинули ограждение, вырвались за Яффские ворота и, создавая неописуемый хаос, бросились вдогонку за своими всадниками.