Рене Манзор - Апокриф. Давид из Назарета

– Я уже на ногах, прокуратор, – уверенно ответил стражник. – Нужно обыскать ферму немедленно, пока назаряне не унесли то, что сможет нам помочь в поисках этого мальца.

Пораженный готовностью своего нового помощника вернуться к исполнению своих обязанностей, не дожидаясь, пока заживет его левая рука, Пилат ненадолго задумался. Затем он подошел к столу, на котором лежал портрет Давида, обмакнул перо в чернила и стал писать на пергаменте, говоря:

– Ты станешь во главе моей охраны. Этот пропуск позволит тебе въезжать на территории провинций, которые не находятся под непосредственной юрисдикцией Рима, например в Галилею, Самарию или Сирию. Таким образом, ты сможешь преследовать назарян, где бы они ни укрывались.

Пилат посыпал песком пергамент, чтобы высохли чернила, сложил его вчетверо, расплавил над свечой воск и поставил сверху свою печать, затем протянул пропуск Савлу со словами:

– Мы искореним эту секту раз и навсегда.

– Это мое самое большое желание, прокуратор.

– Как ты собираешься разыскивать этого выродка?

Своей здоровой рукой Савл взял со стола портрет Давида, внимательно посмотрел на него и ответил:

– Я прикажу десяти художникам перерисовать его, тогда его можно будет раздать нашим дозорным. Теперь, когда его мать мертва, он будет искать помощи у назарян. Значит, он в Иерусалиме.

Прокуратор рассматривал портрет со все нарастающим беспокойством.

– А глаза у него такие же, как у отца.

По щекам Иакова потекли слезы. Он оплакивал своего брата и невестку. Стоявшие вокруг него апостолы тоже были убиты горем, но они не сводили глаз с Давида, на лице которого не было заметно ни скорби, ни гнева, ни даже озлобленности, словно он не понял того, что ему только что сообщили.

Стиснув челюсти, он пристально смотрел на Лонгина, пытаясь ухватить логическую нить в его рассказе. Этот человек был его врагом, римлянином, казнившим его отца. Почему он должен был ему верить?

Непонятно, откуда он взялся. Совсем недавно Шимон предложил ему переночевать у них, и уже на следующее утро, по невероятному стечению обстоятельств, отряд римлян напал на них недалеко от фермы, о существовании которой они даже не догадывались на протяжении семи лет.

Трудно не узреть в этом связь причины и следствия.

А с другой стороны, зачем ему было лгать?

Но разве можно было поверить центуриону, утверждавшему, что он сражался со своими на стороне Шимона? Разве он не собирался отправиться в Дамаск? Почему он поехал в противоположном направлении?

– Из-за песчаной бури, – пояснил Лонгин, а Лука тем временем туго перевязывал ему ногу. – Моя лошадка не могла больше продвигаться вперед, поэтому мы укрылись в одной из пещер Кумрана. И уже на рассвете, когда мы снова отправились в путь, я попал в засаду.

– Ты уверен, что это был Савл? – задал ему вопрос Петр. – Он ведь не имеет права командовать отрядом римлян.

– Это был он. Одна из моих стрел догнала его, когда он удирал, как трус.

Центурион повернулся к Давиду и добавил:

– Видел бы ты, как сражался твой дядя Шимон! Когда я пришел ему на помощь, он один уже расправился с половиной солдат. Тот, кто лишил его жизни, напал на него сзади.

Лонгин заметил, как разволновался юноша при упоминании о сражении, в котором он не принял участия. Видимое безразличие Давида на самом деле скрывало его чувство вины, не дававшее воли слезам и отгонявшее печаль. Его мать погибла по его вине. Он был убежден в этом. Если бы он не убежал той ночью, он смог бы ее защитить и, возможно, она была бы сейчас жива.

– А моя мать? – спросил он, с трудом выговаривая слова. – Она участвовала в этом бою?

– Она тоже могла бы лишить жизни кое-кого из них, но предпочла этого не делать.

Напрасно Давид прокручивал в голове все эти события – ответственность лежала только на нем одном. Может быть, по этой причине он все еще сомневался?

– Что может подтвердить, что ты говоришь правду? – спросил он с горечью.

– Мое слово. Я поклялся твоей матери, что отдам свою жизнь, если потребуется защитить твою.

– Я сам себя могу защитить, – запротестовал Давид. – Шимон научил меня сражаться. А тебе зачем это делать?

– Чтобы получить прощение Марии из Магдалы. Умирая, она поставила свое последнее условие. И я останусь верен этой клятве независимо от того, дашь ты на это свое согласие или нет.

Слишком взволнованный, чтобы продолжать спор, Давид закрыл глаза. Рим отобрал у него отца семь лет назад, а сегодня он лишил его матери и дяди. Чем он заслужил такую кару Всемогущего? В конце концов слезы, жгучие, как кислота, оросили щеки юноши. Он отвернулся, пытаясь скрыть их, и утер лицо тыльной стороной кисти.