Пётр Чигринов - Под тремя коронами

Как и следовало ожидать, беспорядки на пограничье после этого усилились. Король жаловался на опустошение русскими торопецких, дмитровских и других волостей — ему отвечали жалобами на опустошение литовскими людьми калужских, медынских и новгородских. И совсем уж плохо обстояли дела в смежных владениях на юге Новгородской области. Со Ржева, Великих Лук дань шла в казну литовскую. В некоторых ржевских волостях великому князю литовскому принадлежало и право суда. Но когда московит подчинил себе Новгород, его наместники повыгоняли чиновников литовских. А ответ Москвы на жалобы один: Луки Великие и Ржев — вотчина наша.

Мысли князя переключились на другое: никак не удается разрушить отношения Москвы с Крымом. Крымский хан тоже хорош — кто больше дает подарков, на стороне того он и выступает. Больше золота и серебра, всякой ценной пушнины дает московский князь — татары грабят Литву. И наоборот. Их набеги страшнее черных эпидемий. Татары режут всех, кто слабее. При этом и у послов московита, и у литовских хан, по обыкновению, спрашивает: а почему сам великий князь не садится на коня, чтобы укротить недруга, а меня просит об этом. Попытался Казимир вовлечь Иоанна в войну с турками, чтобы пресечь его союз с Менгли-Гиреем. Благо случай представился. Пять лет назад султан начал громить земли Стефана, воеводы молдавского. Но Иоанн вел себя так, будто дела свата — сын Иоанна, называвшийся в Московии Иваном Молодым, был женат на дочери молдавского господаря — его не касались. Казимир послал в Москву своего расторопного, обладавшего даром не только убеждения, но и внушения, чиновника, литовца Эрдивилла. Напомнил московиту об обязательстве, заключенном между им, Казимиром, и отцом нынешнего великого князя московского Василием, стоять заодно против всякого недруга. Ответ был просто издевательским: если б нам было не так далеко и было бы можно, то мы бы сердечно хотели то дело делать и стоять за христианство… «Да… Видимо, Иоанн не принимает в расчет родственные связи, — подумал Казимир».

Все эти воспоминания, чередуясь с болезненным забытьем, беспокоили Казимира всю ночь. Боль то уходила, то усиливалась так, что казалось, не хватит сил выдержать… Комнатному слуге, робко и осторожно заглянувшему в дверь, Казимир сказал:

— Сегодня-завтра мы отправляемся в Польшу, в Краков.

К вечеру все сборы были завершены. Выехать решили рано — поутру, когда всякая дорога спорится. Ехать решили через Эйшишки: там жил знаменитый не то лекарь, не то колдун-знахарь. Все в ход пускал — и травы, и заговоры. И помогало. Казимир знал его: даже к великой княгине дважды в Вильно его приглашали. И оба раза возвращался он с кошельками, набитыми золотом. И от княгини, и от князя.

Дом знахаря, расторопного польского еврея, выделялся из всех остальных. В два этажа, с небольшими, но часто прорезанными, стеклянными окнами. Они гармонично сочетались с размером дома, со стенами и утопали в роскошных резных изображениях диковинных заморских растений и зверей. А крыльцом, выходившим на улицу, великий князь даже залюбовался. Массивные стойки, державшие крышу, были увиты цветами, яблоками, грушами, сливами, вишнями, так искусно вырезанными и раскрашенными, что казались настоящими.

Лекарь с женой и двумя молодыми, явно любопытными, дочерьми встречал государя на улице, у самых ворот. Они застыли в таком глубоком поклоне, который, казалось, никогда не закончится. Королевский лекарь подошел к хозяину и негромко поторопил его:

— Принимай государя, Мошел. Он плохо себя чувствует, и время, как тебе известно, не терпит.

— Конечно, конечно, ясновельможный пан… Но лечение, как тебе известно, не терпит суеты и требует обстоятельности и неторопливости. К тому же в этом особом случае лекарства нужно готовить крайне тщательно…

Через полдня знахарь сказал королевскому лекарю:

— Боюсь, до Кракова не доедете…

Предсказание Мошела сбылось. Оставалось полдня пути до Гродно, когда Казимир попросил остановиться. Его вынесли из повозки и уложили на мягкой, высокой траве. Казимир увидел над собой бесконечно высокое и всегда казавшееся таинственным небо, почувствовал ласкающее тепло клонившегося к закату солнца… Попросил привести к нему любимую собаку Яссу, которая легла рядом с князем и, положив морду на грудь хозяину, начала тихо, жалобно скулить. Вскоре великий князь, впав в забытье, перестал отвечать на вопросы лекаря. Последней мыслью великого князя было: так и не успел сказать всем сыновьям, что Польша и Литва станут великими, если сломят Москву. Его спешно и суетливо положили опять в повозку и ускоренным ходом направились в Гродно. Здесь король и великий князь, не приходя в сознание, скончался. Еще за четырнадцать лет до этого Казимир условился с радой панов, что литовский престол останется за его потомками. Поэтому находившиеся при умирающем великом князе виленский епископ Альберт Табор, виленский воевода Николай Радзивилл из Гонендзы и многоопытный трокайский воевода Петр Мондигирдович объявили двору и гродненской знати, что Казимир избрал своим наследником королевича Александра.