Владимир Стрельцов - Приговоренные ко тьме

К стенам крепости в мгновение ока были приставлены с десяток лестниц, по которым начали резво карабкаться палатины римского Сената. Все свои усилия немногочисленные защитники теперь бросили на то, чтобы отпихивать от стены вражеские лестницы, сопровождая каждое их падение в сторону от замка радостными криками, заглушая даже обреченные вопли тех, кому на этой лестнице не повезло находиться. Теофилакт уже не раз за время осады порадовался тому факту, что его враги не имели возможности атаковать башню осадными орудиями — непосредственное соседство замка с Городом Льва, и, как следствие, стесненность места не позволили в свое время Адальберту, а сейчас сторонникам сенатора Григория воспользоваться стенобитными баллистами, иначе судьба Теофилакта и его семьи была бы решена уже давно.

Тем не менее, и без осадных орудий положение обороняющихся с каждой минутой становилось все печальнее: сказывался громадный численный перевес войск Сената. В довершение прочего в ворота начал методично бить подвезенный, наконец, таран и стены крепости завибрировали от его могучих ударов. Теофилакт снова начал всматриваться в сторону противоположного берега Тибра, на сей раз надеясь увидеть приближение подмоги своим быстро тающим силам.

Вот уже с десяток нападавших оказались на стенах крепости, и вместо свиста стрел окрестности башни огласил звон мечей. Теофилакт собственноручно сразил первого смельчака, проникшего в крепость, его воины сражались не менее доблестно, однако спустя несколько минут графу Тусколо пришлось принять печальное решение с минимальным боем оставить стены, отступить в саму башню и запереться там. Защитники крепости уже не контролировали несколько лестниц, приставленных к стенам крепости, и по ним муравьиным потоком устремились григорианцы. Теофилакт гибель каждого своего воина воспринимал с острейшей личной болью, как будто в этот момент ему самому отрезали какой-нибудь из органов, настолько мало у защитников крепости оставалось сил. Он отдал приказ отступать в главную башню, пока еще оставалась возможность подавляющему большинству его людей быстро укрыться в ней.

Защитники крепости бегом устремились в башню, что вызвало звериный рев восторга их противников. Один из находившихся на крепостных стенах григорианцев, ликуя, начал размахивать флагом с папским вензелем, торжествуя скорую победу. Его триумфальная песня оборвалась на полуслове, внезапно римлянин замолк, выронил флаг, и, вытянув руку в сторону Тибра, начал о чем-то истошно кричать, однако его вопль все еще тонул в победных криках его войска. Теофилакт также устремил взгляд в сторону старого Рима и увидел стремительно приближающуюся по мосту Элия лавину всадников с копьями наперевес.

— Альбееееерих!

Клин всадников врезался в спины нападавших, и крики радости последних сменились на предсмертные вопли ужаса. Толпа была рассеяна в момент, люди врассыпную кинулись кто куда, многие бросались в реку, некоторые, совсем ополоумев, бежали навстречу всадникам, находя там скорую смерть. Лишь спустя некоторое время архонтам сенатских войск удалось придать бегству хоть какой-то упорядоченный вид, основная часть григорианцев устремилась туда, откуда пришла, к городу Льва, надеясь укрыться за их спасительными стенами.

Теофилакт со своим людьми выскочил из башни. Его люди, горя местью за своих убитых товарищей, начали жестокую расправу над григорианцами, не успевшими покинуть пределы их крепости. Во двор сквозь ворота, разбитые тараном, протиснулся на коне Альберих, а вслед за ним также конные Теодора и ее слуга Климент, державший впереди себя Мароцию, но целиком прикрывая последнюю своим каплевидным щитом.

— Успешной охоты, мессер Теофилакт! Вам еще не опостылели стены этой крепости? — вскричал Альберих.

— Стены этой крепости навсегда останутся для меня родными, Альберих! Я готов их целовать, как святые иконы!

— Победа еще не наша, мой друг! Эти скоты бегут в город Льва, как мы и рассчитывали, и нам надлежит торопиться! Надеюсь, мой шустрый Максим прибудет вовремя!

— Но что за резон было разделять ваших всадников, Альберих? — кричала Теодора.

— Милая Теодора, пока Город Льва будет принимать всех бегущих и укрывающихся от нас, ворота его будут что? Правильно, открыты!

— Неужели кто-то будет жалеть эту несчастную чернь и давать ей убежище? — хмыкнул Теофилакт.

— Чернь, разумеется, никто жалеть не будет, но у нас теперь есть кое-кто повесомее. Мы захватили в префектуре нескольких ваших друзей-сенаторов, включая самого Григория, и в настоящий момент всю эту веселую компанию мои люди волокут к Леонине, так что никто не закроет ворота, если они не хотят, конечно, чтобы Сенат Рима уменьшился чуть ли не наполовину!